Обзор книги Homo ludens Йохана Хёйзинги — подробного трактата о влиянии игр на культуру

Мы живём в эпоху, когда игр больше, чем когда бы то ни было. Причём первая ассоциация, которая возникает у многих при слове «игра», — это виртуальная реальность. Однако видеоигры появились во второй половине XX века, а массово популярными стали уже в XXI веке. Но люди играли всегда. Не только детство, но и вся сознательная жизнь человека, вся культура зиждется на феномене игры.

Йохан Хёйзинга (1872–1945) — известный нидерландский историк, философ и культуролог. К числу его наиболее известных книг относится «Осень Средневековья» (1919), в которой автор исследует культуру позднего Средневековья и её духовные проявления, в том числе рыцарство. Вторым важнейшим трудом Хёйзинги стал трактат Homo ludens (лат. «Человек играющий», 1938). Написанная в канун Второй мировой войны, эта книга осмысляет игру как явление, черты которого можно найти в самых разных культурах и проявлениях человеческой деятельности.

Редакция «Геймдев» Skillbox Media прочитала Homo ludens и готова рассказать, что важного можно узнать в этой книге.

Кому будет полезно: тем, кто считает игру несерьёзным развлечением, но жаждет оказаться неправым; кто хочет осмыслить игровые действия в контексте истории и культуры; любознательным людям; тем, кто ищет вдохновения — в частности, при работе над собственной игрой.

Игры, в которые играют люди

Хёйзинга полагает, что игры пронизывают человеческое существование с самых давних пор. Человеку, как и животным, в принципе свойственно играть. Культура возникает не как замена первобытной игре, но рождается в игре, играючи. Прежде чем отправиться в путешествие по временам и континентам, автор предлагает определить само понятие. По мнению Хёйзинги, игра характеризуется:

• свободой. Всякая игра — свободное действие. Игра по принуждению — уже не игра;
• отличием от обыденной, реальной жизни. Игра стоит вне непосредственного процесса удовлетворения нужд. И тем не менее она, украшая жизнь, делается необходимой;
• ограничением во времени и месте. Игра разыгрывается и заканчивается;
• наличием правил, которые регламентируют игру. Когда их нарушают, игра прекращается, порой не буквально, как процесс (он может продолжаться), но по своей сути — уходит смысл игры, правила которой нарушили;
• созданием сообществ, посвящённых в игру. Это могут быть клубы, фратрии или партии;
• таинственностью, которая её окружает; подчёркнутой инаковостью по отношению ко всему остальному.

Определив характеристики игры, философ предлагает рассмотреть то, как сама концепция выражается в разных языках. Что удивительно, несмотря на общность игр как таковых, определения игры в разных культурах и народах весьма и весьма различаются. Так, древние греки для именования игр использовали три слова: παιδιά (пайдиа, то есть «ребячество»), ἄθυρμα (атюрма, «ерунда») и ἀγών (агон, «состязание»). В семитских языках с понятием игры связана группа слов корнем la’ab, которые также имеют смысл «смеяться» и «насмехаться». В германской группе языков, напротив, нет обобщающего слова со значением «игра» или «играть».

Также Хёйзинга пытается найти антоним для понятия игры. Самый очевидный кандидат на эту роль — понятие серьёзности. Однако, как замечает исследователь, хотя эта пара и кажется антонимической, их отношения гораздо сложнее. Если серьёзность стремится исключить игру, то игра с лёгкостью включает в себя серьёзность. К игре можно относиться предельно серьёзно, что демонстрируют нам и волнения азартных игроков, и рассуждения философов.

С мира по нитке

В последующих главах Хёйзинга приводит большое количество примеров игрового поведения разных времён и культур. Одним из самых примечательных можно назвать потлатч — обычай индейцев Британской Колумбии, свойственный и многим другим народам. Потлатч — большой и торжественный праздник, в ходе которого одна группа племени старается как можно более щедро одарить другую, сопровождая одаривание пышным церемониалом. Согласно обычаю, одариваемая группа через какое-то время должна устроить ответный потлатч и постараться превзойти своих дарителей в щедрости.

Поводом для потлатча становятся любые важные события в жизни племени: рождение ребёнка, свадьба, татуирование, инициация юношей и даже установка надгробного знака. Если должник оказывается несостоятельным, то он теряет своё имя и честь, тотемные знаки, гражданские и религиозные права. Потлатч может проходить и в форме уничтожения собственного имущества. Если вождь племени разбивает медный котёл или рубит в щепки каноэ, соперник должен ответить уничтожением равноценного имущества или, что считается правильным, превзойти его.

Потлатч схож с игрой во множестве проявлений: здесь возможен выигрыш, главенство, слава и реванш. Подобные потлатчу традиции историки находят у меланезийцев, древних греков, китайцев и арабов. Хёйзинга приводит мнение Марселя Мосса, автора книги «Опыт дарения»: великий индийский эпос «Махабхарата» — не что иное, как грандиознейший потлатч.

Игрой пронизаны такие различные сферы жизни человека, как правосудие и поэзия, ратное дело и философия. Так, казалось бы, такое серьёзнейшее занятие, как вынесение приговора, во многом определяется состязанием сторон защиты и обвинения. А где присутствует состязание, там неизбежны элементы игры. Судья, прежде чем приступить к своим обязанностям, облачается в мантию. Длительное время и пышный парик был необходимым элементом его стиля. Один бывший судья писал Хёйзинге:

Не меньшее значение игра имеет для поэзии. То, что её язык делает с образами, есть игра. В качестве яркого примера Хёйзинга приводит древненорвежский кеннинг, многосоставную метафору. Кеннинг битвы — «буря щитов», кеннинг щита — «ограда корабля», кеннинг корабля — «конь моря», кеннинг моря — «дорога китов», поэтому битва может называться «буря оград коней дороги китов». Философия в глубокой древности рождается в священной игре в загадки и в словопрениях, которые также выполняют функцию праздничного развлечения. Позже сакральная и игровая стороны дифференцируются, но не отделяются полностью. Игровая сторона особенно ярка в деятельности софистов, ценящих в первую очередь красноречие, а не глубинное знание. Словесная полемика становится популярной литературной формой для того, чтобы обсудить тот или иной вопрос. Её можно найти не только у софистов, но и у Фукидида, Платона и Аристофана.

Живи играючи?

По мнению Хёйзинги, к концу первой трети XX века в культуре всё явственнее проявляются черты пуэрилизма, то есть поведения, свойственного безответственным, несдержанным подросткам. Легко удовлетворяемая, но никогда не насыщаемая потребность в банальных развлечениях, жажда сенсаций, тяга к массовым зрелищам, бойкий дух всевозможных союзов, вспыльчивость, подозрительность и нетерпимость к инаковости — вот его черты.

Как и предчувствовал учёный, эти тенденции привели к катастрофе Второй мировой войны, которая неминуемо заставила общество повзрослеть, отказавшись, хотя бы на время, от пуэрилизма. Однако, как и большинство человеческих проявлений, пуэрилизм способен возвращаться. Важно помнить, что хотя, на первый взгляд, он и приближен к игре, подлинная игра не ребячлива, не инфантильна.

Подытоживая свои исследования, Хёйзинга приводит слова Платона из диалога «Закон»:

Для тех, у кого голова идёт кругом от коловращения понятий «игра» и «серьёзность», нидерландский исследователь предлагает найти точку опоры не в логике, а в этике. Игра сама по себе лежит вне сферы нравственных норм: она не может быть ни плохой, ни хорошей. Когда человеку необходимо решить, предписано ли действие как нечто серьёзное или разрешено как игра, — его совесть предоставит ему должный критерий.

Умолкаем и мы.