Инновации в образовании: зачем они нужны, если многих раздражают, да и без них нормально?

Диана Королёва

Научный руководитель Лаборатории инноваций в образовании НИУ ВШЭ, директор Конкурса инноваций в образовании (КИвО).

В интервью мы обсудили:

• почему порой кажется, что всякая методологическая инновация — хорошо забытое старое;
• зачем вообще нужны инновации в такой консервативной сфере, как образование, тем более что это всегда эксперимент с неизвестным выхлопом;
• почему при множестве инноваций образ массового образования на самом деле меняется мало;
• что сподвигает людей придумать какую-то инновацию;
• какие из конкурсных проектов КИвО потом выстрелили, а какие восхитили.

Что такое инновации в образовании

— Инновация — понятие, которое можно трактовать по-разному. Что вы под ним понимаете при проведении конкурса КИвО?

— Мы опираемся на довольно широкое определение инновации, которое предлагает ОЭСР. Согласно ему, инновация — это либо что-то совершенно новое, чего на рынке не было, либо это усовершенствование чего-то существующего, либо — заимствование из одной сферы чего-то, что там уже не ново, в другую область.

И все три варианта могут быть представлены в разных направлениях — бывают маркетинговые инновации, процессные, организационные и продуктовые.

— Вы разделяете методические и технологические инновации?

— Такое разделение возможно, но оно достаточно условное.

Если, допустим, сравнить обычную грифельную доску, на которой учитель мог только писать и максимум прикреплять к ней карты, с электронной доской, то вторая позволяет делать занятие более интерактивным. То есть она предполагает иную методику ведения урока, иначе это сложно назвать инновацией, это скорее замещение.

— Международный доклад, который называется Innovating Pedagogy («Инновационная педагогика»), ежегодно описывает десять трендов в образовании. Есть ли разница между трендами и инновациями?

— Есть знаменитое высказывание нобелевского лауреата по экономике Эдмунда Фелпса: «Когда достигается критическая масса локальных изменений, происходит трансформация системы». Я думаю, что доклад Innovating Pedagogy как раз описывает тенденции, которые в образовании начинают быть заметными, но ещё не набрали силу.

— Вы согласны, что всякая методологическая инновация — это хорошо забытое старое? В том смысле, что в образовании уже невозможно придумать что-то радикально новое — наверняка кто-то нечто подобное уже «изобрёл» ранее. Например, с распространением генеративных нейросетей все вспомнили про сократический диалог, а ещё раньше — про персонализированное образование.

— Не только в образовании, но и в других сферах инновационный цикл имеет спиралевидную форму. То есть любые инновации развиваются по спирали. Я тоже люблю такие аналогии из прошлого. Например, сейчас многие говорят, что ИИ заменит учителя, но это не первый раз, когда новую технологию объявляют взрывной для образования инновацией.

Самый последний пример — MOOC, всего лет десять назад говорили, что университетов больше не будет, все будут учиться онлайн. А есть пример ещё старше: когда в 1930–1940-е годы в США набирало популярность телевидение с образовательными программами, тоже появлялись статьи о том, что телевидение убьёт образование.

— Вспоминаются ли вам навскидку какие-то действительно новаторские, необычные инновации? Из того же Отчёта об инновационной педагогике, например?

— В целом для России очень новыми кажутся психологические тренды. Когда мы проводим исследование, в котором обсуждаем мировые тренды из Innovating Pedagogy Report с российскими экспертами и студентами, в голосовании обычно побеждают инновации, связанные с технологиями. И в этом году впервые психологические тренды набрали довольно большой процент голосов. Да, в педагогике заботы или в сближении контекстов обучения и обучающегося нет, по идее, ничего нового. Но то, что они вообще попали в тренды, то, что мы о них говорим — это уже определённая инновация.

То, что связанные с личными интересами задачи решать интереснее, понятно давно. Но если мы представим класс из 30 человек, то учитель не может каждому дать индивидуальную задачу. А ИИ может сделать 30 вариантов одной задачи по разным тематикам, и это как раз создаёт новый смысл, открывает новый уровень персонализированного обучения.

— Вы упомянули образовательное телевидение как инновацию прошлого века — а ведь на этом примере видно, что понятие инноваций в разных уголках планеты может различаться, согласны? Это у нас образовательное телевидение — уже прошлый век, но во многих странах эта технология до сих пор очень актуальна.

— Да, например, в разных африканских республиках до сих пор это применяется. Вообще, в Африке по-другому используются технологии, те же самые мобильные телефоны, гаджеты. В ряде докладов я встречала информацию, например, о том, что в отдалённые деревни там очень сложно доставлять учебники. Нужно 30 книг как-то довезти и сохранить: их съедают термиты, их заливает дождём, они очень быстро изнашиваются. И наличие планшета, даже если его приходится заряжать от бензогенератора, с закачанными электронными учебниками — гораздо более практичная история, чем бумажные учебники. В таких странах абсолютно по-другому всё работает и, наверное, свои образовательные тренды.

Читайте также:

Необычная практика: репетитор из Зимбабве готовит к экзаменам через WhatsApp

Кто и почему занимается инновациями в образовании

— Самые великие инноваторы образования из разных эпох — это, на ваш взгляд, кто?

— Наверное, как мама тоддлера, я назову Марию Монтессори. У неё была невероятно прорывная идея для того времени — дать детям попробовать немного быть взрослыми, а главное — следовать за ребёнком, дать ему свободу самопроявления. И, мне кажется, Лев Выготский предложил в своё время очень важную идею в психологии и образовании о важности зоны ближайшего развития: то, что я ещё не умею делать, но мне это по силам, и близкого взрослого, который это может увидеть и меня «подтолкнуть».

— Зачем вообще нужны инновации, если образование — довольно консервативная сфера? Ведь новые подходы многих людей (как работающих в образовании, так и родителей учащихся, если это детское образование) часто раздражают и вызывают отторжение, а число ностальгирующих по старому (в нашем случае — советскому) образованию и желающих его вернуть довольно высоко?

— Сложный вопрос, особенно для российской системы. Мне кажется, что инновации нужны детям, потому что мир меняется, и современные дети — это не мы, они будут жить в другом мире, когда окончат школу. И если мы будем их учить так же, как учили нас, то будем готовить их не к завтрашнему дню, а к тому, которого уже нет.

Например, в Сингапуре есть большая стратегия и идея того, как вообще страна должна поменяться и к чему должно прийти при этом образование. И это реализуется через различные преемственные программы — четырёхлетние планы, которые они составляют, по-моему, с 1980-х. Благодаря этому каждый учитель понимает, в какой точке плана он сейчас, и какую роль он выполняет, чтобы достичь его целей. И это такая вытягивающая история: там образование старается предвосхитить настоящее, готовить не просто к сегодняшнему дню, а к завтрашнему.

— А как происходит в России?

— У нас, как мне кажется, другая история: наша система образования скорее догоняет то, что происходит в мире. Опять-таки гаджеты появляются, новые запросы, новые профессии. А мы всё время немного с запозданием действуем, но всё равно действуем, чтобы хотя бы соответствовать тому, что есть.

Родители бывают разные. Действительно, есть группа родителей, которые считают, что учить детей надо так, как и их самих когда-то учили. Но есть и родители, которые читают современные источники про образование и погружены в тенденции. Наверное, таких родителей меньше, но они есть.

С учителями такая же история. Вообще, человек сам по себе консервативен, особенно взрослый человек, и нежелание меняться характерно не только для образования, и не только для России. Есть социологическое распределение того, как люди воспринимают любые инновации, по Роджерсу: за, собственно, новаторами (их очень мало) инновации подхватывают сначала ранние последователи, потом раннее большинство, потом подтягивается позднее большинство, а ещё есть — и всегда будут — отстающие. Никогда не будет такого, что новая технология будет привлекать сразу всех, что все захотят её сразу пробовать.

Читайте также:

«Раньше было лучше»: как ностальгия мифологизирует образование прошлого

— Как вам кажется, инновации упрощают или усложняют процессы для учителей?

— Для учителя всё новое — дополнительная нагрузка. Помню такое высказывание Анатолия Каспржака: если вы внедряете инновацию, будьте готовы к тому, что на какой-то период у вас упадут все показатели качества. Это нормально: вы как бы меняете колесо, и нужно время, чтобы всё встало на место. Поэтому включаются вопросы управления внедрением инноваций: как поддержать учителей, чем их мотивировать.

— А что мотивирует самих инноваторов, сподвигает их сделать что-то совершенно по-другому, чем все привыкли?

— Мы проводили такое исследование вместе с Ратгерским университетом в США — они изучали социальных предпринимателей, а мы — инноваторов в образовании. Причём у них этот проект назывался For love or money — «Деньги или любовь».

Мы изучали как учителей-инноваторов, то есть представителей формальной системы образования, так и тех, кто создаёт образовательные инновации, находясь вне этой системы, — например, стартаперов. Было предположение, что для учителей инновации — это служение, то есть источником становится какая-то социальная миссия, а у стартаперов, скорее всего, финансовая мотивация.

Но в итоге мы открыли, что у наших инноваторов четыре типа мотивации. Кроме финансовой и социальной, есть ещё статусная мотивация — «Меня ценят, уважают, хвалят» — и есть мотивация просто что-то придумывать новое, тем самым проявлять себя. Эти мотивации не зависят от того, принадлежат ли к формальному образованию или к неформальному.

— Как этот вывод можно использовать во внедрении инноваций?

— Нужно искать разные подходы к мотивации их внедрять, потому что нагрузка на учителей точно возрастёт. Чаще всего у нас мотивируют деньгами: «Дадим надбавки, и народ пойдёт». Но это всего лишь одна из возможных мотиваций.

Социальную мотивацию тоже используют, но она не очень хорошо срабатывает из-за того, что не объясняют цели инноваций. Вот реализуют какую-то важную программу, но понимает ли каждый учитель, на которого она свалилась, что это направлено на улучшение образования, улучшение жизней учащихся?

И то же самое с возможностью привносить инновации — очень часто всё сильно забюрократизировано, и если хочется что-то новое сделать, то надо пройти очень много инстанций.

— Довольно много новаторских подходов к преподаванию появилось ещё в XIX веке или в начале ХХ. Но привычный нам всем образ массового образования меняется с тех пор очень мало, если не считать скачка цифровизации в последние годы. Почему, как вы думаете?

— Некоторые инновации всё же приживаются, это только кажется, что ничего не меняется. Пример успешной инновации — шариковая ручка. Когда она появилась, это встретило большое сопротивление со стороны учителей — у детей же ужасно испортится почерк! Наверное, это правда, и почерк у нас теперь не такой, как у тех, кто писал перьевыми ручками. И ушла в прошлое целая индустрия — перестали массово производить чернила, чернильницы, промокашки. Шариковая ручка прижилась и упростила, ускорила процесс письма и обучения ему.

А вот почему авторские экспериментальные школы не стали такими массовыми, сказать сложно. Возможно, потому, что у каждой такой инновации есть своя группа приверженцев, то есть новаторские педагогические подходы не могут быть для всех хороши и пригодны. Не всем подходят вальдорфские школы, не всем подходит теория развивающего обучения и так далее. Хорошо, когда есть разнообразие и возможность выбрать, но это не значит, что нравящийся вам подход годится для всех.

Читайте также:

Как большевики радикально реформировали школу, а потом устали от экспериментов

Кто предлагает инновации на КИвО

— Когда у кого-то появляется идея для инновации в образовании, это обычно ответ на какой-то уже назревший запрос или иногда просто инсайт какого-нибудь креативного человека из серии «и сейчас неплохо, но почему бы не сделать лучше, давайте попробуем вот так»?

— У нас есть неопубликованное исследование об этом, о триггерах для создания инноваций. К этому людей приводят разные и очень интересные пути. Например, кому-то по работе надо было на формальный конкурс предложить идею, и дальше наверху про это уже забыли, а люди воодушевились и продолжают свой инновационный проект.

Ещё бывает, что спущенная сверху программа, например, по цифровизации, стимулирует появление низовых инноваций в ответ. Причём они могут быть абсолютно не связаны с тем, что происходит сверху. На английском такие инновации называются grassroots innovation — они, как трава, пробиваются там, где есть трещина. Если в формальном образовании все усилия сверху направлены на что-то одно, то что-то иное остаётся вне поля зрения, как слепое пятно. И в ответ на эти дефициты появляются низовые инициативы.

И часто идеи возникают из личных побуждений: на конкурсе мы нередко видим истории, к примеру, мам, которым казалось, что рядом нет нормальных детских садов, и тогда они открыли свои с новой методикой или с комбинацией разных известных методик. Тем самым мамы вроде бы решают проблему своих детей, но по факту получается, что не только своих.

— То есть обычно причина инноваций не просто в желании сделать бизнес на этом?

— На самом деле очень важная история, когда инновации и тренды накладываются на предпринимательское мышление. Мы часто говорим, что идея предпринимательского образования не в том, чтобы воспитать миллионы самозанятых, а в развитии проектного мышления. Можно, заметив проблему в образовании, лить критику где-нибудь на форумах — жаловаться, что нет в районе хорошего детского сада, например. А если у человека был опыт применения проектного подхода в учёбе, работе или личной жизни, то у него эта неудовлетворённость проявляется не просто в жалобах, а в проекте, нацеленном на решение проблемы, — потому что он уже умеет сформулировать и предложить идею.

Читайте также:

«Идею такой программы я обдумывала семь лет»: интервью о новом проекте «неУниверситет»

— А бывает так, что интересную и действительно полезную инновацию придумывают не те, кто учит, а сами ученики?

— Да, один из запомнившихся примеров — проект WM Products, он был у нас на конкурсе в 2021 году. Его автор Даниил Хачатуров в детстве потерял зрение. В период пандемии, ещё будучи школьником, он обратил внимание на то, что в обучающих электронных сервисах очень плохой перевод для слабовидящих людей (когда при нажатии на кнопку робот зачитывает страницу). Чтобы озвучка была хорошей, сайт должен быть специальным образом адаптирован: условно, робот не должен считывать вообще всё подряд, иначе получается белиберда. И он поднял такой очень, мне кажется, важный вопрос, и даже собрал команду сверстников, которая готова была этим заниматься.

— Вы следите за судьбой проектов, которые стали лауреатами конкурса? Известно ли, какая примерно их доля приживается, развивается?

— Честно говоря, мы не ведём статистику того, что с проектами происходит дальше. Наверное, это связано с тем, что мы берём инновации на ранней стадии — когда это уже не просто идея, но ещё и не готовый рыночный проект. Инкубаторы и акселераторы, например, берут проекты на более поздних стадиях, и для них потом важно, кто сколько заработал, кто стал «единорогом». Для нас же главное, чтобы идея была услышана и чтобы её можно было тиражировать. Поэтому, кстати, мы очень хотели бы видеть в партнёрах конкурса акселераторы и инкубаторы, которые могли бы брать проекты и докручивать их дальше.

По отдельным конкурсным проектам мы знаем, что траектории дальнейшего развития бывают очень разные. Есть проекты, которые выстрелили и нашли поддержку, есть те, которые дальше не стали развиваться.

Реализация инноваций — это очень часто инициативный проект. Инноваторы вкладывают в свои идеи не только время, но и серьёзные ресурсы, в том числе финансовые, которые в какой-то момент могут закончиться. В этом плане очень важна финансовая поддержка для инноваций. И для нас очень ценно, что партнёром конкурса в этом году стал «Альфа-Банк», который учредил сразу несколько крупных денежных призов для инноваций, которые должны выстрелить как трамплины и дать возможность уникальным образовательным идеям расти дальше.

— Из тех проектов прошлогодних конкурсов, которые выстрелили, что вам вспоминается навскидку?

— Например, в одном из первых туров у нас был проект «Учитель для России» — на тот момент это была просто идея адаптации глобальной программы Teach For All, и ещё ничего не было сделано для реализации, не было никакой поддержки. А сейчас мы знаем, как этот проект дальше разросся.

Ещё пример — проект «Кодабра». Это школа программирования для детей, и на конкурс они тоже приходили на самой ранней стадии. Им помогала выходить в регионы АСИ, и они очень сильно выросли.

— А какие проекты из конкурса КИвО за все его годы лично вас больше всего восхитили?

— Меня всегда восхищают социальные инициативы, и раньше они нередко у нас побеждали, была такая тенденция. Например, в 2016 году у нас был проект «Билим» для адаптации детей мигрантов, чтобы они могли поступить в российские школы. В рамках проекта сформировалось сообщество, в котором с детьми, прибывшими из определённой страны, работали преподаватели-билингвы из той же страны.

Ещё хочется сразу вспомнить проект «Команда С.Л.У.Х.». Его основательницы разработали классный комикс про супергероев — детей с нарушениями слуха (сами основательницы — мамы таких детей). Суть в том, что ограничения перевели в суперспособности, чтобы познакомить детей, не имеющих каких-то проблем со здоровьем, с тем, что бывают детки, у которых есть какие-то сложности, и показать, что это может быть их суперспособностью.

А ещё был инноватор, который меня в своё время вдохновил, — Сергей Рогозинников из посёлка Шаля Свердловской области. Он вообще-то фермер, а его проектом был конструктор для обучения проектированию. Он очень активный человек, много ездил, вёл у себя в регионе занятия с этим конструктором. Его идея — сделать мир лучше, оторваться от привычной рутины, мне всегда казалось это потрясающим. К сожалению, он не мог эту идею никак масштабировать. Это как раз тот случай, когда инновации просто не хватило менеджмента — в том числе потому, что у основателя не было команды.

Про пользу и вред инноваций

— Как внедрение инноваций сочетается с доказательным подходом к образованию? Ведь всё новое часто начинается с идеи, потом пробуется на практике, и эффект может быть непредсказуем.

— Тут очень важна этика — мы работаем с детьми и не должны им навредить. Но с другой стороны, доказательность не всегда так очевидно ведёт к практическим решениям. Например, мы все знаем книгу Джона Хэтти про видимое обучение, и там показано, что выполнение домашнего задания не даёт эффекта для, собственно, образовательных результатов. Но сколько десятилетий и столетий дети и родители льют слёзы над домашними заданиями? Абсолютно недоказательные практики сохраняются.

А ещё есть вещи, которые очень сложно доказать. Мы всё время стремимся к тому, чтобы любая инновация вела к чему-то конкретному — к улучшению оценок, запоминания и так далее.

А есть инновации, которые ведут к тому, что повышается благополучие, эмоциональный фон в классе, и учиться становится просто интереснее. Это опосредованно влияет на образование, но прямую связь провести очень сложно.

Мне кажется, здесь решения должны рождаться в дискуссии экспертов, которые эту инновацию предлагают и хотят внедрить, с педагогами, с родителями и с самими учащимися.

— Если говорить о технологических инновациях, то как вы считаете, можно ли в принципе проверить их эффективность, раз технологии стремительно обновляются? Есть идея, что уже нет никакого смысла проводить длительные эксперименты, потому что пока они будут идти, технология десять раз изменится.

— Это правда так. Мы как лаборатория ведём исследования искусственного интеллекта и как раз недавно обсуждали, что ChatGPT в мае 2023-го и сейчас — это разные технологии, и это нужно учитывать применительно к собранным данным об их использовании.

Но с другой стороны, есть же всё-таки основа у этой технологии, есть подход, который можно зафиксировать и попробовать оценить в течение какого-то времени. Но это очень сложный исследовательский вопрос, то, что сейчас обсуждается.

— Бывают ли по-настоящему вредные инновации?

— Вредным может оказаться всё что угодно. Что-то сказанное учителем, не подумав, тоже может оказаться травмирующим для ученика. Дети вообще, с одной стороны, нежная и тонкая «материя», с которой надо грамотно себя вести, а с другой — они очень антихрупкие. Очень важно, чтобы школа была не единственным местом, где ученик получает образование, чтобы это происходило также в семье, чтобы было дополнительное образование.

Читайте также:

Кейс неудачных инноваций: как популярные методы обучения грамоте оказались ошибкой

— А как вы считаете, возможен ли при внедрении инноваций баланс между попыткой экспериментально найти способ учить лучше, эффективнее и рисками эксперимента на учащихся?

— Думаю, всё должно быть уравновешено. То есть если мы говорим про технологии, то нельзя заменять технологиями всё. Сейчас разрабатывают много разных подходов, как этот компас настроить: ясно, что технологии надо сочетать с социальным взаимодействием и знанием предмета. Но точного рецепта — скажем, 20% гаджетов, 10% социалки или как-то ещё — ни у кого нет. В общем, здесь всё зависит от учителя, ученика и от класса.

И ещё, конечно, многое зависит от больших федеральных программ, от инноваций сверху, которые тоже диктуют нам условия, моду и тренды.

— Есть ли смысл у самой попытки что-то изменить к лучшему, сделав инновационный проект, даже если это в итоге не удастся сделать?

— Есть книга экономиста Эдмунда Фелпса «Массовое процветание: как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений», мы придерживаемся высказанных в ней идей. Книга не об образовании, а в принципе про низовые инновации, которые появляются в экономике. Идея в том, что чем больше в экономике бурления, тем лучше. То есть вот появляется компания, создаёт рабочие места, люди получают зарплату и обучаются чему-то новому. И даже если эта компания исчезает через год, всё равно благодаря ей уже возникло что-то новое, и для экономики это хорошо.

Поэтому, отвечая на ваш вопрос, — да, мне кажется, смысл есть. И для формальной системы образования важно видеть неформальные инициативы, потому что они часто закрывают ниши, про которые люди внутри системы не думают. И людям из неформального образования тоже важно предлагать свои инновации, потому что благодаря этому им становится понятнее, как работает система. Извне часто кажется, что вот сейчас я что-то предложу и сразу всё улучшится. Но, как правило, проблема не в том, что не было хороших идей, а в более сложных вещах, и, может быть, стоит смотреть на эту цепочку шире. Собственно, для того мы и проводим конкурс, чтобы поддержать бурление с разных сторон, внутри системы образования и вне её.

— По идее, чем больше примеров инноваций, тем больше людей видят, что в образовании в принципе можно делать что-то новое. То есть это должно позитивно влиять и на мотивацию самих инноваторов, так?

— Да, очень важны примеры и поощрение тех, кто приходит, и получение обратной связи по проектам. По признанию многих наших инноваторов, для них очень ценно, что мы на конкурсе каждой заявке даём обратную связь, хотя у нас довольно большая воронка (обычно по 500–700 заявок, а выбираем мы, условно, 30). Но мы стараемся не просто сообщить тем, кого отсеяли, что они не прошли, а дать им экспертную обратную связь, что стоит доделать в проекте. Люди пишут в ответ, что это полезно и что им важно быть услышанными.