Как Шукшин умирал на съёмках «Калины красной»

25 июля исполняется 95 лет со дня рождения Василия Шукшина. Рассказываем, как создавался его самый известный фильм, вышедший ровно полвека назад.

О чём фильм «Калина красная»

Из колонии выходит на свободу вор-рецидивист Егор Прокудин по кличке Горе. Он устал от преступной жизни и едет в село честно работать и жить вместе с Любой Байкаловой — знакомой по переписке. Односельчане и родственники Любы принимают Егора настороженно, да и сам он разрывается между желаниями уйти «в разврат» и зажить спокойно и мирно. А тут ещё бывшие подельники Егора, особенно их главарь Губошлёп, не отпускают его из банды. Живым.

Как Шукшин хотел снять фильм про Степана Разина, а стал снимать про самого себя

Самый известный — и последний — фильм режиссёра даже не был у него в планах. В 1971 году Шукшин, к тому времени уже популярнейший режиссёр и писатель-деревенщик, принялся бороться с руководством Киностудии имени Горького: продвигал сценарий исторической картины о восстании Степана Разина.

Сценарий был готов ещё в 1968 году, а к 1969-му Шукшин закончил роман «Я пришёл дать вам волю», посвящённый донскому казаку. Переговоры шли мучительно. То ли анархическая фигура Разина показалась сомнительной, то ли испугала огромная смета — в 10 миллионов рублей; то ли помешала зависть, но «Разину» дали отвод. Худсовет кончился вердиктом «Закрыть на неопределённый срок до лучших времён», вспоминал кинооператор Шукшина Анатолий Заболоцкий. Даже успех очередной картины «Печки-лавочки» не помог.

Шукшин покинул студию Горького. Перешёл на «Мосфильм», где были гораздо большие возможности и мощности и вроде бы обещали помочь. Но и здесь «Разин» забуксовал: руководители лишь обещали, конкретных сроков не было. Для начала новый директор «Мосфильма» Николай Сизов попросил сделать фильм на современную тему в экспериментальном объединении Павла Чухрая.

«Запускаюсь с новой картиной (не Разиным, полегче) и перехожу на другую киностудию — на „Мосфильм“. Вот дни и хлопотные», — писал Василий Шукшин матери.

За основу сценария «картины полегче» Шукшин взял повесть, которую написал осенью 1972 года, пока лежал в больнице с язвой на нервной почве. Повесть вышла в журнале «Наш современник», но этими самыми современниками замечена не была. Откуда взялся сюжет, Шукшин не признавался. То ли с его двоюродной сестрой была похожая история, то ли с братом. Ходил слух о том, что и сам Шукшин в молодости целый год провёл в шайке — дескать, «собирал литературный материал». Это, впрочем, точно апокриф.

Название режиссёру подсказала жена, Лидия Федосеева-Шукшина. «Калина красная» — песня композитора Яна Френкеля на народные стихи. Лидия Николаевна спела её Шукшину во время их первой встречи. Дело было в поезде по дороге в Судак, режиссёр зашёл в купе с бутылкой вина. «Я потихоньку наблюдала за Шукшиным: глаза у него зелёные — весёлые, озорные и хулиганистые. Компания оказалась на редкость приятной, и я запела. И запела — „Калину красную“. Он вдруг странно посмотрел на меня и подхватил…»

Повесть Лидию Николаевну сразила. Она вспоминала: «Он дал мне прочитать рукопись — повесть без названия. Я рыдала над ней всю ночь, и сейчас её читать не могу спокойно. Наплакалась и сразу сказала: „Это будет ‚Калина красная‘“». Пара хотела, чтобы песня Френкеля прозвучала в фильме, — но оказалось, что купить право на воспроизведение слишком дорого. Так и довольствовались одним названием.

Бюджет действительно был невелик: 289 тысяч рублей. С Чухраем дело не срослось: худрук без конца критиковал сценарий, предлагал переписать Егора из уголовника в положительного гражданина, сроки поджимали… Когда Шукшин понял, что Чухрай просто не хочет работать с ним, он перешёл в объединение Сергея Бондарчука. Через месяц фильм был в работе.

Как Шукшин просил Георгия Буркова убить его

Шукшину достались устаревшая техника, малопрофессиональная команда (директор и помреж были новичками) — и 3600 метров дефицитной плёнки «Кодак». Нужно было в шесть раз больше. Поэтому первые дубли снимали на советскую «Свему» и только со второго дубля использовали «Кодак». Зато получилось снять кино в кратчайшие сроки: между началом съёмок и выходом «Калины красной» на экран прошло меньше года.

Как и в «Печках-лавочках», Шукшин выступил и как режиссёр, и как сценарист, и как исполнитель главной роли — её он готовил для себя.

Не из самолюбования. «Шукшин не играл, а проживал за героя всю его судьбу, — вспоминала Федосеева-Шукшина. — От нервных перегрузок участились приступы язвы. <…> А то, как он снимал, — мало кто так снимал. У него на площадке не могло быть такого: „Сейчас я поиграю, а потом отойду в сторонку, анекдот расскажу“. Полная самоотдача, предельная дисциплина. <…> Гримёры и художники, которые делали кровь ему на рубашку, все рыдали, было страшно! И я боялась, что вот сейчас у него дыхание остановится».

Федосеева-Шукшина получила роль Любы Байкаловой: пробы, по её словам, были лишь для галочки. На роль Петра, молчаливого брата Любы, Шукшин пробовал мхатовского актёра Петра Щербакова — потом он сыграл Бубликова в «Служебном романе» у Рязанова. Но утвердили Алексея Ванина (который за пару лет до этого в «Джентльменах удачи» спускал героя Леонова с лестницы).

В роли ушлого официанта Михайлыча, который провозглашает «Народ для разврата собрался!», Шукшин видел лишь Льва Дурова. Тот, впрочем, не сразу согласился — «не зацепило». Только когда режиссёр встретился с актёром и подробно объяснил замысел, Дуров признал, что «участие в этом фильме — просто подарок судьбы».

Не сразу согласился на роль Губошлёпа и подружившийся с Шукшиным в «Печках-лавочках» Георгий Бурков — душа совершенно не лежала изображать омерзительного бандита.

«Он говорил: „Вася, я не смогу. Как это — я убиваю тебя, как это вообще может быть?“ — рассказывала Татьяна Ухарова, вдова Буркова. — Он себя вообще не представлял в такой роли».

В качестве последнего довода режиссёр предложил эпизодическую роль Татьяне Ухаровой, которая в итоге сыграла в фильме подругу Любы. Тогда и Бурков согласился.

А подругу Губошлёпа, Люсьен, могла сыграть сама Людмила Гурченко: Шукшин мечтал увидеть её в этой роли. Однако в итоге роль отдали актрисе Татьяне Гавриловой. Оператор фильма Анатолий Заболоцкий уговорил режиссёра занять актрису, которой из-за проблем с алкоголем режиссёры перестали предлагать роли. Первые пробы Шукшину понравились, но потом любая сцена с Гавриловой давалась тяжело. Режиссёр не стал искать ей замену: жалел.

Как Шукшин умирал, но продолжал снимать

Самая известная история о съёмках «Калины» — про сцену с матерью Егора Прокудина, старушкой Куделихой. На роль сперва утвердили заслуженную, многократно награждённую актрису Веру Марецкую. Однако звезда то ли заболела, то ли отказалась от роли сельской старухи со словами: «Я сама сегодня такая же. Не могу. Не хочу!»

На счастье, оператор фильма Анатолий Заболоцкий услышал от жителей деревни Мериново, где проходили съёмки, что у них есть соседка, Ефимия Ефимовна Быстрова, с судьбой, очень похожей на ту, что Шукшин прописал в сценарии. Старушку не стали гримировать и давать ей учить текст, снимали через окошко. Та бесхитростно рассказывала Лидии Шукшиной: «Сыночки погибли. Первый в боях ещё погиб во Львове, второй два годика воевал. За первого-то я и получила пенсию, 21 рупь 40 копеек. А снизили-то пенсию с меня, и всё. Сельсовет дал сведения, у нас усадьба большая, — а у меня и не бывало никогда…»

После окончания съёмок Василий Шукшин лично отремонтировал её дом, заготовил на зиму дров, купил продуктов и оставил денег. Ефимия Быстрова была уверена, что он и есть третий её, пропавший, сын, которого она не видела восемнадцать лет. Через несколько лет, уже после смерти Шукшина, её не стало: зимой пожилая женщина замёрзла на своей печке. Ей было 82 года.

Георгий Бурков вспоминал: «И на „Печках-Лавочках“ и на „Калине красной“ я убедился, как Шукшин напряжённо и очень как-то самоизнашивающе, что ли, работал на площадке. Он работал с актёром, как дирижёр с музыкантом. У него был, конечно, абсолютный слух, он был в этом отношении уникальный человек».

Работа шла тяжело. В колонии ИК-256/5 на острове Огненном Шукшин чуть не погиб. Лев Дуров вспоминал: «Однажды мы были на берегу, подошёл катер с „полосатыми“, цепями гремят. Вдруг мальчик закричал: „Папа! Папа!“ — и побежал. Папа тронулся навстречу, а конвоир: „Назад! Стрелять буду!“ Выскакивает Макарыч: „Ты что, с ума сошёл! Ребёнок с отцом встретился. Тебе что, жалко? Пускай они обнимутся“. А конвоир кричит: „Назад! Стрелять буду!“ — и передёрнул затвор. И я тогда понял, что он действительно выстрелит. Я на Макарыча прыгнул, ещё кто-то, мы его завалили. Мат жуткий. Мальчик рыдает. Макарыч лежит в чудовищном состоянии, зубами скрипит: „Ну что же за люди? Ну что же за падлы такие? Не дать ребёнку с отцом повидаться?“»

А когда снимали последнюю сцену тарана бандитской легковушки, режиссёра, стоявшего за камерой, чуть не сбил грузовик, за рулём которого был Алексей Ванин.

Здоровье на картине Шукшин подорвал, кажется, окончательно. Уже на этапе монтажа у него вновь обострилась язва, он попал в больницу — но очень скоро просто ушёл оттуда: пришли правки от Госкино, и режиссёр отправился вносить исправления.

По воспоминаниям киноведа Валерия Фомина: «Я сам своими глазами видел, как буквально умирал, таял на глазах Шукшин, сбежавший из больницы, чтобы исполнить навязанные „исправления“ и тем самым спасти картину от худшего. <…> Буквально через каждые два-три часа у Василия Макаровича начинался очередной приступ терзавшей его болезни. Он становился бледным, а потом и белым как полотно, сжимался в комок и ложился вниз лицом прямо на стулья. И так лежал неподвижно и страшно, пока боль не отступала. Он стеснялся показать свою слабость, и его помощники, зная это, обычно уходили из павильона, оставляя его одного. Тушили свет и уходили. Сидели в курилке молча. Проходило минут двадцать-тридцать. Из павильона выходил Шукшин. Всё ещё бледный как смерть. Пошатываясь. Как-то виновато улыбаясь. Тоже курил вместе со всеми. Пытался даже шутить, чтобы как-то поднять настроение. Потом все шли в павильон. И снова приступ…»

Как преступники раскритиковали «Калину красную», а Райнер Вернер Фассбиндер — одобрил

В какой-то момент из Госкино отправили посмотреть версию фильма самому Леониду Брежневу. Генсек любил Шукшина и считал его «нашим мужиком», в конце фильма он разрыдался: «Это про Россию».

«Калине» присвоили высшую категорию. 25 марта 1974 года она вышла на экраны и немедленно стала абсолютным лидером проката: её посмотрели 62,5 миллиона зрителей. По версии журнала «Советский экран», «Калина красная» стала лучшим фильмом, а Шукшин — лучшим актёром года.

Настоящие преступники, впрочем, финал картины не одобрили.

Зато критики картину обожали. Они называли фильм «великим мужеством откровенности и самораскрытия». Признали ленту и за границей: создатели снискали приз польских кинокритиков «Варшавская сирена» за лучший иностранный фильм. А немецкий режиссёр Райнер Вернер Фассбиндер включил «Калину» в десятку своих любимых картин.

Казалось бы, странно: самый шокирующий и трансгрессивный режиссёр немецкой новой волны, поклонник Пазолини и Висконти — и любит фильм, который кажется воплощением почвеннической умильности. Когда Прокудин обнимается с берёзками, приговаривая «невестушки мои», так и хочется счесть это лубком, а самого Шукшина — диковатым и дремучим «простодушным мастером» (как было сказано в одной статье), буквально от сохи. Отсюда и легенды о том, что по ВГИКу во время учёбы он ходил в сапогах и в картузе, и представление, что снимает он исключительно просто и реалистически-прямо, а слово «искусство» воспринимает как личную обиду.

Но дело как раз в том, что Шукшин не был и не мог быть крестьянином. Он, как и его герой Егор Прокудин и несостоявшийся герой Разин, — человек, вырванный из своей среды. Егор — не крестьянин, а вор. Он только мечтает вновь переродиться, но вернуться в эту невинность всё равно что вернуться в детство или в тот самый дом матери. Слишком высока цена: чтобы полностью слиться с землёй-матерью, Егору придётся истечь в неё сперва слезами, а затем и всей кровью.

А пока в фильме он, злой, стриженый, в дерзко-красной, как ягоды калины, рубахе (кажется, ради этого и нужен был цвет в этом единственном цветном шукшинском фильме), сидит, будто Пугачёв или Разин, судит крестьян и язвит, шутя: «Люди буквально падают от напряжения, ликвидируют все остатки разгильдяйства и слабоумия, люди, можно сказать, заикаются от напряжения. <…> Люди покрываются морщинами на Крайнем Севере и вынуждены вставлять себе золотые зубы…»

Как Шукшин сломал четвёртую стену — но так и не переломил судьбу

У «Калины красной» нет ничего общего с народным творчеством. Фильм полон экспериментов. Тут и внезапные вклейки с документальными кадрами — например, разговор с Ефимией Быстровой или запись молодого зэка, поющего «Письмо матери» на стихи Есенина. Шукшин нашёл этот материал, изучая кинохронику МВД.

Тут и резкие смены планов с общего на максимально ближний, и слом четвёртой стены, и внезапные жанровые перевороты. Только что мы смотрели лирическую драму о конце села, и вдруг она превращается в драмеди о загулявшем «джентльмене удачи» — и фоном ёрнически-сентиментально звучит блатная «Не жди меня, мама, хорошего сына».

И все эти корчи и кривляние Прокудина, фразочки вроде «Я поселю здесь разврат и опрокину этот город во мрак и ужас», все эти «бордельеро» и стёганый халат, который примеряет Егор, — это не просто самоирония запутавшегося человека. Это признак существования во множестве контекстов: в блатном фольклоре, русской классике, Библии. «Душа моя скорбит», — прямыми словами Иисуса из Евангелия от Матфея говорит в письме Егор. Шукшин как будто создаёт новый миф о крестьянском мессии, который хоть и не безгрешен, но своей кровью способен всколыхнуть пассивную деревню. Дать им волю.

Шукшин слился со своими героями. Его мечта сбылась: сценарий «Разина» был утверждён в Госкино, решение о запуске фильма было принято дирекцией «Мосфильма» в сентябре 1974 года. В последних числах сентября режиссёр, снимавшийся в тот момент в картине Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину», узнал, что студия дала добро. В ночь на 2 октября 1974 года Шукшин умер от сердечного приступа.