Самуил Маршак: «Я не был принят в гимназию, — зато сама гимназия оказалась у меня дома»

Погоревав немного, я по-прежнему втянулся в будничную слободскую жизнь — дрался с босыми мальчишками, пускал змея, смотрел, как наши голубятники швыряют в небо своих турманов. Гимназия в городе, учителя, директор, так обласкавший меня на экзамене, — всё это отошло куда-то далеко и стало казаться не то сном, не то страницей из прочитанной и полузабытой книги.

И вдруг я опять увидел всех учителей гимназии во главе с директором. И где увидел? У нас, на Майдане, за стёклами новенькой витрины фотографа, который, видимо, недавно поселился на слободке.

Среди множества довольно бледных фотографических карточек «визитного» и «кабинетного» формата, изображавших молодых людей с выпученными глазами и застывших в оцепенении девиц со взбитыми причёсками и буфами на плечах, была выставлена большая групповая фотография, на которой красовался весь педагогический совет гимназии во главе с директором. Учителей фотограф расположил тремя рядами. Я стал внимательно разглядывать эту поразившую меня фотографию. Тут оказался и классный наставник моего брата — латинист Владимир Иванович Тёплых, которого я видел мельком в гимназическом коридоре перед экзаменом, и рыжебородый Барбаросса, и Сапожник, и толстый географ.

Я не верил своим глазам. На этот раз я мог спокойно, в упор рассматривать этих необыкновенных людей, от которых зависела судьба стольких ребят.

А нельзя ли купить фотографию? Наверно, она стоит, — если только продаётся простым смертным, — никак не меньше ста рублей!

Я отважился зайти к фотографу и робко справился о цене. Рыхлый и бледный человек спокойно и деловито ответил мне:

— Один рубль.

Ах, это было очень, очень дёшево — двадцать или тридцать учителей гимназии в полной парадной форме — за один рубль!.. Но и такая цена была мне не по карману. Гривенник ещё можно было попросить у мамы на тетради или на воскресное гулянье в саду, но где достать десять гривенников — рубль, целый рубль?

Вовсе не надеясь раздобыть такую крупную сумму, я как-то рассказал отцу, что видел у фотографа на карточке всю гимназию, и, если бы мне посчастливилось найти на улице рубль (ведь это же бывает — некоторые находят, правда?..), я бы непременно купил себе такую карточку.

Отец ласково потрепал меня по голове, порылся в карманах и, не говоря ни слова, высыпал мне на ладонь целую горсть монет, медных и серебряных. Я пересчитал их: ровно рубль, копеечка в копеечку.

В тот же день большая фотография была изъята из витрины и перешла в мои руки. Я не был принят в гимназию, — зато сама гимназия оказалась у меня дома. Жаль только, что некоторые учителя вышли на фотографии без ног, то есть ноги их были заслонены головами незнакомых мне учителей, сидевших в нижнем ряду.

Я решил поправить дело и, вооружившись ножницами, аккуратно вырезал и директора Владимира Андреевича Конорова, и латиниста Владимира Ивановича Тёплых, и математика — Барбароссу, и географа Павла Ивановича Сильванского. Кому не хватало ног, я приделал их, пожертвовав нижним рядом учителей. Меня мало смущало то, что на брюках у них оказались чьи-то головы или части голов. Зато все теперь были с ногами.

Вырезанных учителей я положил в коробку и на досуге разыгрывал целые сцены из жизни гимназии, которая так незаслуженно отвергла меня, несмотря на все мои пятёрки.

Контекст

Самуил Яковлевич Маршак родился в небогатой еврейской семье: отец работал на заводе, а мать была домохозяйкой. Из-за происхождения ему не удалось попасть в гимназию с первой попытки. До 1917 года антисемитизм был закреплён законодательно: количество евреев, которые могли быть приняты в высшие и средние учебные заведения, ограничивалось процентными лимитами. В черте осёдлости — 10%, в столицах — 3%, и в губерниях вне черты осёдлости — 5% от всего числа учеников, подлежащих приёму в начале каждого учебного года.

Незадолго до рождения младшего сына Самуила семья переселилась из черты осёдлости, и в 1899 году, на момент событий, описываемых в этом отрывке из воспоминаний, Маршаки жили под Острогожском (город в Воронежской губернии) — там и располагалась гимназия, о которой так мечтал Самуил.

Во время вступительных испытаний он произвёл фурор на экзамене по литературе, блестяще прочитав отрывок из «Полтавы» Пушкина. Да и остальные экзамены, как написано в воспоминаниях, сдал на пятёрки. Почему при таких успехах он не попал в отведённый еврейским детям пятипроцентный лимит приёма, Маршак в книге не объясняет, просто коротко упоминает, что через несколько дней выяснилось — его не приняли из-за процентной нормы. Особенно обидным было то, что все его знакомые мальчишки, которые списывали рядом с ним на вступительных экзаменах, поступили, а он, с такими блестящими результатами, — нет. А ведь уже была подготовлена гимназическая фуражка, и мальчик предвкушал учёбу…

Играя с вырезанными фотографиями учителей, Самуил, которого домашние тогда звали Сёмой, вряд ли мог представить, как скоро реальность окажется даже лучше и ярче, чем мечта. Во-первых, в том же учебном году в гимназии образовалось вакантное место, которое предложили Маршаку. Сёма начал учиться, и весьма успешно.

Во-вторых, всего через два года он покинул Острогожск, а вместе с городом и заведение, о котором так мечтал. Продолжил он учиться уже в Петербургской гимназии. Дело в том, что отцу Сёмы удалось найти работу в столице, сын приехал туда на каникулы и познакомился с Владимиром Васильевичем Стасовым — известным в то время художественным и музыкальным критиком, историком искусств и общественным деятелем. А тот похадатайствовал о приёме Сёмы в местную гимназию. Произошло это благодаря поэтическим способностям мальчика (они проявились у него рано). Один из друзей семьи нашёл возможность показать стихи Сёмы известному в Санкт-Петербурге меценату, а тот, в свою очередь, — Стасову. Критик пригласил юного поэта в гости, где тот прочитал «шуточную поэму об Острогожской гимназии». Слушая её, Стасов, по воспоминаниям Маршака, громко хохотал, вытирая слёзы.

После этого Самуил Маршак сделался завсегдатаем этого дома и познакомился там с самыми талантливыми и известными современниками из мира искусства — Шаляпиным, Репиным и многими другими.

Гимназические перипетии на этом не закончились: от петербургского климата и переизбытка впечатлений у подростка испортилось здоровье, и врачи посоветовали ему пожить у моря. После чего Маршак отправился учиться в Ялту, причём на этот раз местное гимназическое начальство за него попросил не кто-нибудь, а кумир тогдашней молодёжи — Максим Горький. С Горьким они тоже познакомились в доме Стасова, и на ялтинской даче писателя Маршак прожил свои последние гимназические годы — с 1904-го по 1906-й.

А в 1907 году вышел его первый сборник стихов. Кстати, назывался он «Сиониды» и был посвящён еврейской тематике. В дальнейшем эти тексты принесли ему немало волнений — уже в советское время в период «борьбы с космополитизмом» писателю приходилось скрывать их, как и своё происхождение.