Илья Репин: «В геометрии доказательства мне казались ненужными, и я их выбрасывал»

«Я был вольнослушателем. Вывешено было объявление от инспектора, что вольнослушатели, желающие перейти в ученики, в конце августа и начале сентября могут держать вместе с учениками экзамены прямо на второй курс. Эта перспектива меня так обрадовала: быть равноправным учеником, ничего не платить! Я отложил всё и готовился, готовился. Всё шло хорошо: я учился с удовольствием и знал требуемое по программе назубок. Из геометрии на первом курсе требовалась только лонгиметрия. Я бывал и на лекциях всё того же Томаса. Все теоремы знал превосходно, по запискам, слово в слово. Но я был невежественно смел по-провинциальному и самоуверен уже и умён, как истый провинциал. Например, в геометрии доказательства мне казались совершенно ненужными, и я их выбрасывал. Что же тут доказывать? Дело так ясно, что прямо смешно притворяться и требовать доказательств!

В день экзамена у Томаса собралось много учеников: кто переэкзаменовывался, кто, как и я, держал за первый курс лонгиметрию во второй курс.

Томас подошел и ко мне. «На горизонтальную линию опустить перпендикуляр», — отзвонил он мне и отошёл к другим.

«Какая прелесть, какая лёгкая задача», — думаю я. Вычертил чисто, жду профессора. Через некоторое время, после осмотра других учеников с их задачами, Томас подходит ко мне.

— Доказательства! — говорит он повелительно и смотрит на меня своим серым непроницаемым взором, как будто думает о другом.

— Да ведь это так ясно, — бойко отвечаю я и кротко, с достоинством смотрю ему в глаза.

Его отозвал кто-то из экзаменующихся. Я опять жду. Вот опять Томас подходит:

— Ну, что же вы стоите, напишите доказательства. — И он опять отошёл к другим.

Я опять жду. „Вот досадно, думаю, отрывают“.

Томас подходит в третий раз.

— Доказательства! Доказательства! — выкрикивает он мне, как глухому. — Ну, говорите доказательства.

— Да ведь это так ясно, что здесь и доказывать нечего, — уже покорно, но стойко мямлю я.

Его серые глаза увеличились втрое, он обдал меня презрительным, уничтожающим взглядом.

— Вы понятия не имеете о геометрии! — как-то даже прошипел он; подошёл к моему экзаменному листу и твёрдо прочертил единицу.

Только тут я понял, что дело моё пропало. Однако же я экзаменовался у других профессоров: по всеобщей истории, по истории изящных искусств, закону Божию, русской словесности, психологии — и у всех получал по четыре и даже по пять баллов. Вот было огорчение! Главное, опять надо платить двадцать пять рублей!»

Контекст

Описанный случай произошёл в Императорской академии художеств, где Илья Репин учился в шестидесятые годы ХIХ века. Попал он туда не сразу, его путь в Петербург был долог и непрост.

Родился художник в Харьковской губернии, в военном поселении, в семье потомка казаков. Рисовать начал рано, и родители Ильи воспринимали его талант в практическом ключе — он должен был приносить доход. Ещё ребёнком Репин начал трудиться как художник-ремесленник: делал пасхальные писанки и сдавал в магазин по полтора рубля. Грамоте и прочим начальным знаниям его самостоятельно учила мать, а в 11 лет его отдали в школу топографов (фактически это было военное училище, где обучали составлять карты местности). Но проучился он там очень недолго — школа закрылась, и мальчик устроился в иконописную мастерскую, а уже в 16 лет отправился на заработки с кочующей по городам иконописной артелью.

Он уже тогда мечтал попасть в Академию, но на дорогу требовались деньги. Заработав их, он отправился в Петербург — больше недели трясся в дилижансе до Москвы, где пересел на поезд. Поступить удалось не сразу и на первых порах — только вольнослушателем, и за такое обучение нужно было платить. Необходимую сумму внёс генерал Фёдор Прянишников. Аудиенцию с благотворителем удалось устроить через знакомую его матери, служившую у генерала.

А потом Репину улыбнулась удача: вольнослушателям предоставили возможность, сдав экзамены, перейти в полноправные студенты, сразу на второй курс. Это означало освобождение от оплаты. Можно лишь догадываться, как обидно было «истому провинциалу» провалиться не из-за недостатка знаний, а по неловкому недоразумению.

Денег на следующий платёж не было. В мемуарах Репин писал, что собирался идти к инспектору просить отсрочки взноса. Однако оказалось, что тех вольнослушателей, которых по итогам экзаменов не приняли на второй курс, автоматически зачислили на первый. Узнав об этом, юный художник был так счастлив, что «бежал до квартиры как сумасшедший и напугал хозяев».

Время, проведённое в Академии художеств, было очень плодотворным, к концу курса Репин уже приобрёл некоторую известность. В последние годы пребывания в Академии он начал создавать одну из самых популярных своих картин — «Бурлаки на Волге».

Может показаться, будто Репин смог учиться в Академии художеств благодаря череде счастливых случайностей, будь то помощь мецената или зачисление в студенты несмотря на провал по геометрии. И всё же, скорее всего, успех был закономерным — благодаря таланту и упорству. Кстати, первый шанс получить академическое художественное образование предоставился Илье Репину задолго до поездки в Петербург, когда ему было лет 12–13 и он работал в иконописной мастерской.

В мемуарах Репин вспоминал, что однажды, когда он копировал в мастерской икону на железе, туда явился «некий академик Ленник из Полтавы с целью пригласить кого-нибудь из чугуевских живописцев для своих иконостасных работ». Увидев Илью за работой, тот был восхищён его мастерством и уговаривал поехать с ним: «Я вас не оставит, я вас в академию поместит… ваш не будет проиграль — выиграль будет» (Ленник был немцем и говорил с акцентом).

Но, по словам Репина, его окружение отнеслось к такому предложению «с нескрываемым недоброжелательством». Пугали, что «пройдоха-немец» завезёт его куда-нибудь и «заставит чистить себе сапоги». И мальчик никуда не поехал. А после недоумевал, почему не воспользовался этим «случаем несомненного счастья».