Былое: почему матери Аксакова пришлось вызволять его из гимназии хитростью

Не нахожу слов и не беру на себя рассказать, что чувствовал я, когда вошла ко мне моя мать. Она так похудела, что можно было не узнать её; но радость, что она нашла дитя своё не только живым, но гораздо в лучшем положении, чем ожидала (ибо чего не придумало испуганное воображение матери), — так ярко светилась в её всегда блестящих глазах, что она могла показаться и здоровою и весёлою. Я забыл всё, что вокруг меня происходило, обнял свою мать и несколько времени не выпускал её из моих детских рук.

Через несколько минут явился Камашев. Холодно и вежливо он сказал моей матери, что для неё нарушен существующий порядок в гимназии, что никому из родственников и родителей не позволяется входить во внутренние комнаты учебного заведения, что для этого назначена особая приёмная зала, что вход в больницу совершенно воспрещён и что особенно это неприлично для такой молодой и прекрасной дамы.

Кровь бросилась в лицо моей матери, и по своей природной вспыльчивости она много лишнего наговорила Камашеву. Она сказала между прочим, «что верно, только в их гимназии существует такой варварский закон, что матери везде прилично быть, где лежит её больной сын, и что она здесь с дозволения директора, непосредственного начальника его, г. главного надзирателя, и что ему остаётся только повиноваться». Мать вонзила нож в самое больное место. Камашев побледнел. Он сказал, что директор дозволил это только для первого раза, что приказание его исполнено, что, вероятно, оно не повторится и что он просит теперь её уехать… Но Камашев не знал моей матери и вообще не знал материнского сердца. Мать моя сказала ему, что она не выйдет из этой комнаты, покуда директор сам лично или письменно не прикажет ей уехать, и что до той поры только силою можно удалить её от сына.

<…>

Мать пробыла у меня до сумерек, почти до шести часов вечера. Сцена с Камашевым сначала сильно меня испугала, и я начинал уже чувствовать обыкновенное сжатие в груди; но он ушёл, и присутствие матери, её ласки, её разговоры, радость — не допустили явления припадка. На прощанье мать с твёрдостью сказала мне, что возьмёт меня совсем из гимназии и увезёт в деревню. Я совершенно поверил ей.

Я привык думать, что маменька может сделать всё, что захочет, и счастливая будущность засияла предо мной всеми радужными цветами счастливого прошедшего.

<…>

На другой день, поутру, мать моя должна была приехать к директору до приезда к нему Камашева с рапортом, выпросить позволения приезжать ко мне в больницу два раза в день и потом вымолить обещание: отпустить меня в деревню на попечение родителей впредь до выздоровления, если доктор найдёт это нужным.

<…>

В девять часов утра она сидела уже в гостиной директора. Он вышел немедленно и встретил её с явным предубеждением, которое, однако, скоро прошло. Искренность горя и убедительность слёз нашли путь к его сердцу; без большого труда он позволил матери моей приезжать в больницу каждый день по два раза и оставаться до восьми часов вечера; но просьба об увольнении меня из гимназии встретила большое сопротивление.

Может быть, и тут слёзы и мольбы одержали бы победу, но вдруг вошёл главный надзиратель, и сцена переменилась. Директор возвысил голос и с твёрдостью сказал, что увольнять казённых воспитанников по нездоровью или потому, что они станут тосковать, расставшись с семейством, — дело неслыханное: в первом случае это значит признаться в плохом состоянии врачебных пособий и присмотра за больными, а в последнем — это просто смешно: какой же мальчик, особенно избалованный, привыкший только заниматься детскими играми, не будет тосковать, когда его отдадут в училище?

Камашев сейчас присоединился к директору и поддержал его слова многими весьма рассудительными и в то же время язвительными речами. Он упомянул о вредных следствиях женского воспитания, материнского баловства и дурных примеров неуважения, непокорности, дерзости и неблагодарности.

Контекст

Этот эпизод из воспоминаний Сергея Тимофеевича Аксакова, автора «Записок ружейного охотника» и «Аленького цветочка», относится к 1799 году и первой его попытке пребывания в Казанской гимназии. Описанный скандал в кабинете директора закончился долгим обмороком матери Аксакова, и только это убедило руководство разрешить ей находиться в больнице рядом с сыном целыми днями. Но не забрать из больницы восьмилетнего сына домой — добиться этого оказалось такой же сложной задачей, как вызволить взрослого человека из армии или из тюрьмы (сам Аксаков называл гимназию «каменным острогом»). Оставшийся дома отец Сергея вообще не верил, что получится этого добиться, но мать не сдалась.

Что же произошло? Пятью месяцами ранее Сергея Аксакова отдали в эту гимназию на казённое место с полным пансионом. Он там не только учился, но и жил, как в закрытом учебно-воспитательном учреждении (обычная практика для учеников из других городов или загородных имений), и оплачивалось всё это за счёт государства.

Спартанские условия жизни (например, в спальнях специально поддерживали холодную температуру), суровое отношение взрослых, шумная обстановка в жилых помещениях, где помещалось сразу помногу воспитанников, — для очень домашнего, впечатлительного, тихого и пока ещё сильно привязанного к матери мальчика, каким был Сергей в свои восемь лет, оказаться в такой атмосфере стало тяжким испытанием. К тому же у него не сложились отношения с однокашниками, его дразнили. А ещё из-за своего тепличного характера он сделался постоянным объектом для придирок главного надзирателя гимназии (в воспоминаниях тот фигурирует под фамилией Камашев). Тот имел там даже больше фактического влияния, чем директор. И это несмотря на то, что учился Аксаков хорошо — к гимназии его старательно готовили.

Читайте также:

Былое: о дедовщине в институтах благородных девиц

На почве переживаний у Сергея через пять месяцев пребывания в гимназии стали происходить нервные приступы. Мальчика поместили в гимназическую больницу и уведомили родителей. Взволнованная мать немедленно выехала в Казань, намереваясь забрать сына домой, но не тут-то было. За это право ей пришлось серьёзно побороться в совете гимназии, заручившись поддержкой гимназического доктора. Но даже мнение эскулапа о необходимости домашнего отдыха и лечения для мальчика не убедили совет — там потребовали врачебного консилиума.

Пришлось пойти на хитрость: доктор и мать велели мальчику симулировать боли в ногах, чтобы состояние его здоровья казалось ещё более тревожным, чем оно было на самом деле. В итоге два независимых доктора подтвердили мнение гимназического врача, и матери Аксакова разрешили забрать его домой до выздоровления.

Почему такие строгие порядки? Дело в том, что учёба в гимназии за казённый счёт была привилегией, а не «гарантированным правом» (даже к началу ХХ века не то что среднее, а даже начальное образование в России так и не стало обязательным). В конце XVIII — начале ХIX века окончание гимназии давало возможность поступить на государственную службу или работать учителем (а учителя, в сущности, тоже приравнивались к чиновникам). То есть для государства гимназии были не просто школами, а кузницами кадров, и ожидалось, что отучившийся за казённый счёт вернёт долг отработкой.

История с Аксаковым завершилась счастливо: через год его удалось перевести на статус своекоштного воспитанника (это означало учёбу за свой счёт), с проживанием не в самой гимназии, а на квартире у учителя. Это тоже было обычной практикой: учителя за отдельную плату принимали к себе на постой нескольких учеников и заодно занимались с ними после школьных уроков как репетиторы.

Это были гораздо более комфортные условия, и материально, и психологически, чем жизнь в самой гимназии. Да и расставание с матерью на этот раз далось чуть повзрослевшему Сергею гораздо легче. Так что вторая его попытка пребывания в гимназии оказалась удачной.

«Я учился, ездил или ходил в гимназию весьма охотно. Товарищи ли мои были совсем другие мальчики, чем прежде, или я сделался другим — не знаю, только я не замечал этого, несносного прежде, приставанья или тормошенья учеников; нашлись общие интересы, родилось желание общаться друг с другом, и я стал с нетерпением ожидать того времени, когда надо ехать в гимназию», — писал он.

Закончил Аксаков тот новый учебный год успешно, с похвальным листом. А в старших классах параллельно со школьной программой вместе с несколькими другими учениками стал осваивать университетскую программу — именно они стали первыми студентами, когда на базе этой гимназии открылся Казанский университет.