Былое: как учили и экзаменовали студентов 130 лет назад

Университетское образование эпохи Российской империи, вопреки расхожему представлению, не было идеальным. Его всегда за что-то критиковали и студенты, и сами преподаватели. Оно многократно переживало реформы — поиск наиболее оптимальных форматов шёл постоянно. Вот, например, выдержки из дневника Надежды Николаевны Платоновой — жены Сергея Фёдоровича Платонова, историка, профессора Императорского Санкт-Петербургского университета. Она пишет о том, как проходило обучение и как были устроены экзамены в конце XIX века.

«Рождественский, Пресняков и Лаппо много говорили о государственных экзаменах: первый держал их в прошлом году, второму предстоит держать их теперь, третьему — в будущем году. Боже, во что превращаются эти экзамены! В самом деле, хорошо положение студентов: они должны держать экзамены по программам, которые не выполняются профессорами; мало того, иногда профессора даже не указывают студентам тех пособий, по которым они могут готовиться к экзамену по их предмету.

Например, в прошлом году оказалось, что курсы, читанные Ламанским, соответствуют только первым пяти билетам правительственных программ; к остальным билетам студенты могли готовиться, по чему хотели, потому что Ламанский никаких указаний им не дал, а сказал, что экзаменовать их будут по программе, составленной соответственно его курсам. Однако Беляев, председатель экзаменационной комиссии, на это не согласился и произвёл экзамен по правительственной программе; в результате провалились более или менее все, кроме Рождественского и Гримма, взявших первые билеты. <…> Ф. Ф. Соколов добился от Беляева того, что экзамен был произведён по его, а не правительственной программе, иначе был бы полный скандал: по правительственной программе требуется вся римская история, а он читает только несколько веков и так далее.

По-моему, нужно было сначала добиться, чтобы студентам в университете читались курсы, соответствующие правительственным программам, а потом уже экзаменовать их по этим программам. Иначе эти экзамены сведутся к нулю и придётся постоянно прибегать к разным ухищрениям, чтобы они происходили без скандалов, как прибегают и теперь: например, Беляев в прошлом году делил программу всякого предмета на две части; в каждой части была своя нумерация, и студенту, взявшему, например, 5-й билет, предоставлялось отвечать по собственному выбору 5-й билет из первой или из второй части курса, в надежде, что если он не знает одного 5-го билета, то знает другой; но и эта хитрость не всегда помогала.

Пресняков говорит, что его, ввиду экзаменов, утешает одно: такие нелепости можно безнаказанно говорить на государственных экзаменах, что трудно даже представить себе, чего нельзя говорить. Один, например, на вопрос: какие главнейшие сочинения Спинозы, ответил: еврейская грамматика, — и кончил по первому разряду. Другой ни слова, буквально ни слова не мог сказать о Локке. Третий на вопрос, какие были причины какой-то войны, ответил: «Да разные» — и рукой при этом махнул. И все эти студенты хорошо кончили.

Интересно, как будет вести экзамены Корш; он уже приехал, и сегодня первое заседание экзаменационной комиссии. Ламанский во второе полугодие этого учебного года прочёл всего три лекции; интересно знать, какую часть правительственной программы он выполнил. А между тем жаль было бы, если бы он ушёл из университета: за ним имя, известное направление, целая школа учеников».

Источник: Платонова Н. Н. Дневник (1889–1921). Т. 12. // Новейшая российская история: исследования и документы. — Рязань, 2020.

(В цитируемом отрывке из дневника слова, написанные автором в сокращении, приведены в полном виде. — Ред.).

Контекст

Автор этих строк — Надежда Николаевна Платонова, урождённая Шамонина (1861–1928), жена известного историка Сергея Фёдоровича Платонова (1860–1933). Он был профессором, а с 1900-го по 1905 год — деканом историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Сергей Фёдорович преподавал не только в университете, но и на Высших женских курсах (Бестужевских), а в 1903 году возглавил Женский педагогический институт, учил истории юных представителей императорской фамилии.

Надежда Николаевна была прекрасно образована — окончила гимназию с отличием, затем — историко-филологическое отделение Бестужевских курсов. Сама она, как и подавляющее большинство женщин той эпохи, почти не занималась до революции академической деятельностью, хотя опубликовала несколько статей, монографию, переводы, но живо интересовалась научной и преподавательской карьерой мужа, была хорошо знакома с его коллегами и учениками, участвовала в их беседах. Платонова вела дневники, в которых фиксировала много подробностей университетской жизни конца XIX — начала ХХ веков, в том числе откровенно описывала особенности, трудности и проблемы научной и преподавательской работы того времени.

Приведённая цитата относится к преподаванию и экзаменам на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета в то время, когда С. Ф. Платонов там ещё работал. Упомянутые Рождественский, Пресняков и Лаппо — на тот момент студенты. Сергей Васильевич Рождественский, ученик Платонова, в дальнейшем стал его преемником, приняв от него кафедру. Упоминающиеся Владимир Иванович Ламанский, Дмитрий Фёдорович Беляев и Фёдор Фёдорович Соколов — тоже историки и профессора университета, в разное время были деканами историко-филологического факультета.

Описанная в цитате ситуация сложилась из-за противоречия: государство, с одной стороны, пыталось сохранить университетам некую степень академической свободы, с другой — хотело всё же контролировать обучение студентов.

Читайте также:

Сколько зарабатывали преподаватели императорских университетов

Как в то время составляли учебные планы

Первые российские императорские университеты были довольно свободны в определении того, как и чему учить студентов. Но на протяжении ХIХ века уровень этой автономии менялся то в одну, то в другую сторону, в зависимости от политики очередного государя и министра.

Свобода вкупе с плюсами имела и минусы: программы одних и тех же курсов в разных университетах могли сильно различаться, а профессора могли вместо двухчасовой лекции отчитать часовую, дав в итоге меньший объём знаний. Преподаватели дисциплиной не отличались, могли вовсе не ходить. «Иной профессор должен был читать свой курс с начала семестра, а появлялся в аудитории лишь в конце оного», пишет историк Василий Мицуров. Судя по этой дневниковой записи Надежды Платоновой, к необходимости дать студентам список литературы тоже относились не слишком ответственно.

Тематическое содержание дисциплин на университетских курсах в конце XIX века называлось «обозрением преподавания наук». Это были документы, в которых перечислялись на текущий год: педагогический состав по факультетам, наименование курсов лекций с обозначением общего количества лекционных часов по каждому курсу в неделю, наименование курсов практических упражнений с обозначением общего количества часов занятий по каждому курсу в неделю, перечень сочинений и изданий, которые преподаватель рекомендует своим слушателям в качестве пособий.

О. Д. Каверина в статье «Организация преподавания учебных курсов по экономике в российских университетах в XIX веке» реконструировала порядок составления таких обозрений:

• Преподаватели писали на имя декана заявления о планируемых лекциях.
• На основе этих заявлений факультет формировал обозрение преподавания и расписание лекций.
• Обозрение преподавания и расписание лекций утверждал совет университета.
• Этот документ передавался на утверждение попечителю учебного округа, а потом на окончательное утверждение — в Министерство народного просвещения.

То есть профессора имели возможность достаточно вольно подходить к содержанию своих учебных курсов. И всё бы ничего, но эта академическая свобода процесса учёбы к концу XIX века разошлась с требованиями к экзаменам, которые установило государство.

Как обстояли дела с экзаменами в университетах

Контроль знаний студентов императорских университетов долгое время не был унифицирован. Так, сначала они сдавали переводные экзамены в конце каждого года по изучаемым в течение этого года предметам, но в Университете св. Владимира в Киеве и Дерптском университете при этом действовали свои правила. Там не было ежегодных экзаменов, их устраивали всего дважды: в конце второго года обучения и затем итоговые в конце последнего года. Это соответствовало порядку немецких университетов. При Александре II такой порядок решили распространить на все университеты Российской империи. Считалось, что это пойдёт на пользу самостоятельности студентов и побудит их к глубоким научным занятиям вместо зазубривания ради экзаменов. Вышло, конечно, наоборот: учиться стали хуже.

Устав 1863 года разрешил университетам самим решать, как контролировать знания. И где-то вернули ежегодные испытания, где-то оставили немецкую систему экзаменов за полкурса, а где-то студентов экзаменовали дважды в год, как сейчас. Порядок сдачи-приёма экзаменов (с комиссией или без) и шкалы оценок тоже были разными: от 1 до 5, от 0 до 5, трёхбалльная словесная (весьма удовлетворительно, удовлетворительно, неудовлетворительно).

Читайте также:

Задолго до ЕГЭ: как сдавали экзамены те, кто поступал в университеты царской России

Принятый в 1884 году новый университетский устав Российской империи установил единый порядок: без переводных экзаменов в течение периода обучения, но с зачётами за полугодия и итоговыми экзаменами в конце. Снова заговорили о том, что это стимулирует студентов самостоятельно заниматься наукой, потому что зачёты легче экзаменов.

Но реформаторов ждал провал: во-первых, в каждом университете систему зачётов поняли по-своему. Где-то зачёт всего полугодия студентам ставили по результатам экзамена по одному основному предмету, а где-то вели сложную систему обозначений — «зачёт», «слабый зачёт», «условный зачёт», «незачёт», — и в зависимости от того, какая комбинация таких обозначений получалась у студента по разным предметам, он либо переходил на следующий курс, либо нет. Причём профессора могли сами установить основания для зачёта.

Так, в 1886-1887 учебном году на кафедре политической экономии и статистики Императорского Санкт-Петербургского университета для получения зачёта у одного профессора надо было изложить устно или письменно один из отделов прочитанного курса, а у другого профессора — на особо для того назначенных беседах в конце полугодия студент должен был показать, что прочитал одно из указанных в обозрении преподавания пособий.

Во-вторых, преподавателей возмущало, что итоговые экзамены передали в ведение особых испытательных комиссий. Профессорам не нравилось, что это фактически влекло необходимость приспосабливать их учебные программы к программам и взглядам комиссий. Тогдашние преподаватели привыкать к этому не желали. Подробнее об этом можно прочитать в статье Е. Ю. Жаровой «Система обучения в университетах Российской империи: между академической свободой и государственной регламентацией». Словом, с унификацией учебных программ разных университетов всё складывалось не очень гладко.

Читайте также:

Лев Толстой — о бесполезности школьных и университетских экзаменов

В итоге в 1889 году министерство вернуло экзамены в конце первого и второго курсов по установленным спискам предметов, а в конце третьего рекомендовало письменное сочинение (правда, в 1911 году университеты всё равно добились возвращения экзаменов и после третьего курса тоже). В конце четвёртого курса по-прежнему происходили итоговые испытания по предметам в определённом объёме. Подробнее об этом писала Е. Ю. Жарова в статье «Контроль над занятиями студентов в университетах Российской империи во второй половине XIX — начале XX века». Именно к этому периоду относятся приведённые записи Надежды Платоновой.

Наконец, в 1906 году появились новые правила о зачёте полугодий и производстве испытаний в испытательных комиссиях. Университеты могли сами формировать программы обучения, в том числе в части экзаменов, но для получения выпускного свидетельства студентам всё-таки нужно было посетить определённый объём лекций и практических занятий, сдать как экзамены в течение курса, так и итоговые — по предметам, которые во время обычных курсовых экзаменов студент не сдавал. Это называлось предметной системой обучения.

Как объяснял в интервью «Санкт-Петербургским ведомостям» заведующий Музеем истории Санкт-Петербургского госуниверситета, профессор Игорь Тихонов, при предметной системе можно было сдавать что угодно и как угодно в любой последовательности. Хоть эта практика и поощряла углублённое изучение студентом какого-то материала, позволяя не отвлекаться на другие предметы, но она и породила вечных студентов, которые могли учиться много лет, потому что сроки обучения чётко установлены не были.

В 1911 году Министерство просвещения утвердило перечень предметов и для полукурсовых, и для итоговых испытаний — так экзамены окончательно вышли из сферы свобод университетов.