Былое: «Чтение в институте не поощрялось»

«Чтение в институте не поощрялось. О необходимости его во все годы никто не обмолвился ни единым словом. Из моих одноклассниц, кроме меня и трёх-четырёх девочек, никто не брал в руки ничего, кроме учебных тетрадей.

Вечером, когда очередная работа была сделана, украдкой я поднимала доску пюпитра: за ней от глаз классной дамы скрывалась книга.

Не удовлетворяясь этим, я читала ночью и в этом во всём институте была единственной. Свеч не полагалось; в обшир­ном дортуаре теплился скудный ночник — сальная свечка, опущенная в высокий медный сосуд с водой. Но в углу ком­наты, где спали три старших класса, стоял столик с образом Христа, и перед ним нашим усердием зажигалась лампада; масло для неё мы покупали на свои гроши, а когда их не хва­тало, я заменяла его касторкой.

По ночам дежурила сердитая-пресердитая Мария Гри­горьевна, маленькая, худенькая старушка в чёрном чепце и платье, с огненными, чёрными глазами и следами большой красоты на правильном лице. Замаливала ли она грехи моло­дости или от роду была набожная, только по целым часам она молилась в комнате, где стояла её кровать дежурной. Пользуясь религиозностью маленькой мегеры, я отправля­лась к нашему угловому столику и, став на колени, погру­жалась в чтение.

Время от времени Мария Григорьевна прерывала моление и делала обход всех дортуаров. Заслышав её кошачьи шаги, я принималась класть земные поклоны и не переставала, пока чувствовала, что она стоит за моей спиной. А она постоит-постоит и уйдёт, видя, что поклонам конца нет; тогда я вновь принимаюсь за книгу, спрятанную под стол».

Контекст

Вера Фигнер (1852–1942), автор этих воспоминаний, состояла в организации «Народная воля», которая пыталась добиться демократических реформ в Российской империи методами террора и организовала убийство Александра II.

Родилась Вера в Казанской губернии в дворянской семье. В 1863 году будущая революционерка и террористка поступила в Казанский Родионовский институт благородных девиц.

Институты славились тем, что отлично учили хорошим манерам, танцам и французскому языку, а об истинном образовании заботились мало, хотя в программе была и литература, и физика, и другие науки. Самостоятельное чтение считалось опасным и не просто не поощрялось, но порой было под запретом.

Читайте также:

Институты благородных девиц: история в десяти фактах

В своих воспоминаниях Вера Фигнер замечает, что вышла из института, совершенно не зная жизни, а, начав погружаться в неё, стала осознавать свои привилегии по отношению к простым людям, не имевшим доступа вообще ни к какому образованию. Всю свою дальнейшую жизнь она боролась за права угнетённых. 

Наказания за чтение и «контрабандный» Пушкин

Другая институтка — Мария Угличанинова, учившаяся в Петербургском Смольном институте благородных девиц, — вспоминала, как трудно было девочкам доставать книги, хотя в заведении имелась своя библиотека (в иных институтах не было и этого). Запрашивая книги, девочки, как правило, слышали в ответ, что им такое читать ещё рано, поэтому запаслись книжной «контрабандой» от тех, у кого в городе жили родные.

Шок Ушинского от преподавания литературы… без литературы

В 1861 году великий реформатор образования Константин Ушинский попытался разрушить эту систему, став инспектором Смольного института благородных девиц. Писательница Елизавета Водовозова, учившаяся тогда в Смольном, вспоминала в своих мемуарах, как поражён был Ушинский, придя на урок литературы. Он обнаружил, что институтка, вызубрившая доклад о Пушкине, не читала «Евгения Онегина». Выяснив, что никто из девочек не читал ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Грибоедова и вообще никого, а литературу «изучали» в пересказах учителя, Ушинский пришёл в ужас. Он подбежал к книжному шкафу и, кроме классных принадлежностей, учебников и тетрадей, обнаружил там только детские книги Анны Зонтаг и Евангелие.

Ушинский взялся за дело всерьёз. Одним из важнейших его нововведений была отмена обучения русской и иностранной литературе через переписывание готовых лекций и переход к чтению самих произведений. Смольный был примером для других женских институтов, и изменения стали происходить и в остальных подобных заведениях тоже, однако это коснулось не всех и не сразу.

Вера Фигнер, например, училась в Казанском институте благородных девиц как раз в годы начала этих реформ и пишет о некоторой либерализации — так, новая начальница ценила в воспитанницах ум и способности, а не внешность и светский блеск, как это было прежде. Однако на доступе девочек к книгам это сказалось не слишком сильно: библиотека в институте имелась, но ключ хранился у инспектора, который был также деканом Казанского университета и в институте появлялся редко. Однажды, правда, Вере удалось взять там томик Белинского. В основном же читала она, по её признанию, английские романы, которые добывали её лучшие подруги через своих родных.