Воображение дятла, или Фирменный стиль общения

Мы общаемся с миром не только посредством векторных, растровых или трёхмерных изображений: частенько доносим желаемое старым добрым способом — при помощи слов. От того, насколько богат наш лексический инструментарий, насколько ловко мы используем эти инструменты, зависит и качество исходного коммуникационного сообщения (неважно, письменного или устного) и, как следствие, адекватность его понимания — информативного, эмоционального, эстетического (и каких-нибудь, вероятно, ещё).

Причём чисто внешне в этой фразе нет ничего преступного — будучи кем-то употреблённой впервые, она была вполне образной и построенной по правилам языка. Но, пустившись вразнос, она очень быстро опошлилась (как писал «наше всё» А. С. Пушкин, «пошлость — это то, что пошло в народ»), и, желая высказаться как бы ловко и не запросто, говорящий пользуется приёмами образности ложной, предательски выдающей его как некультурного коммуникатора.

Наверняка все помнят главу «Людоедка Эллочка» из романа «Двенадцать стульев», но, дабы обильно не цитировать Ильфа и Петрова, советую её всё-таки перечитать в самовоспитательных целях. Хорошее есть там определение — «существо с воображением дятла». Дятел не в состоянии осознать, что «обогащение» речи фальшивками придаёт ей не красоту, а нелепую манерную мещанскость. Если вдуматься, в Эллочкином вокабуляре встречаются вполне выразительные конструкции: «Знаменито», «Не учите меня жить», «Толстый и красивый», «У вас вся спина белая»… Но, поскольку Эллочка пользуется ими не раз и не два, их остроумность линяет.

Как вылиняло до полной безвкусицы выражение «от слова „совсем“». Или хипстерски-жеманно употребляемый предлог «про» (в таких случаях, как «этот ресторан не про хорошие десерты» или «тот вечер был не про веселье»). Над словом «озвучить» (в смысле «сказать» или «произнести») не глумился только ленивый лексический пурист.

Приведу и несколько визуальных примеров — как нечто, в общем, хорошее (или как минимум безобидное) становится пошлостью. Было время, когда в необычайную моду вошёл Дэвид Карсон, автор так называемой гранж-типографики — это когда соединяются несоединимые шрифты (иной раз в пределах одной буквы), а вокруг разбросана куча визуального мусора. Многие кинулись повторять, но по-хулигански сорить буквами, во-первых, надо уметь, а во-вторых, это быстро надоедает тем, для кого ими сорят. «Хамите, парниша», — так оценила бы Эллочка тогдашнюю моду.

Потом в тренде оказались полигональные фигурки — словно сложенные из цветной бумажки оригами: поначалу они показались прикольными, но наплодилась немыслимо гигантская куча практически неотличимых друг от друга «шанхайских барсов», «мексиканских тушканов», а на деле — «русских зайцев, умерщвлённых в Тульской губернии».

Ну и ещё напоследок: если дизайн требует чего-то русского народного или православно-религиозного, в бой идут одни старики в виде псевдостарославянских шрифтов (как правило, ещё и очень плохо сделанных), а дальше ни фантазия, ни умение не пускают. Получается «житие мое», как говорил режиссёр Якин царю, полагая, что его полуграмотная древнерусскость будет понятнее Иоанну Васильевичу.

Нет, я всё-таки посоветую целиком перечитать оба бессмертных произведения Ильфа и Петрова, дабы вылечить коммуникационно-плохое и воспитать коммуникационно-хорошее. А начитавшись, будем брать пример с Остапа Бендера — не только великого комбинатора, но и великого коммуникатора, не эксплуататора затасканных приёмов, а обогатителя лексикона собственными штампами… э-э-э, простите, мемами, фигурами речи, улучшателями качества общения. Глядишь, и с визуальностями будет лучше получаться — нестандартность мышления проявляется в любых областях, если её правильно воспитать.

И тогда командовать парадом будем мы, и всё нам принесут на блюдечке с голубой каёмочкой.