Бетонные мечты: города будущего на нефтяных месторождениях

Представьте: где-то в сибирской тайге, среди болот, вечной мерзлоты и ничего должен был появиться идеальный город будущего. С домами на столбах, огромными окнами и счастливыми нефтяниками, живущими в «машинах для жилья».

Так мечтали советские градостроители 1960-х, во многом вдохновлённые идеями французского архитектора Ле Корбюзье. Рассказываем, что получилось — а получилось совсем другое, но не менее удивительное.

Париж встречает Сибирь

В 1960-е СССР начал промышленную разработку Западно-Сибирского нефтяного месторождения, крупнейшего в мире. Нефть лилась рекой, всюду кипела жизнь, но при этом людям, отправлявшимся и отправленным туда на работы, негде было жить. Нужно было строить города с нуля — и быстро.

Советские архитекторы обратились к принципам интернационального стиля и идеям Ле Корбюзье — революционера-модерниста, который ещё в 1928–1936 годах построил в Москве здание Центросоюза.

«Дом — это машина для жилья», — говорил Корбюзье, подразумевая, что здания обязаны быть рационально спроектированы и функциональны. Советские проектировщики кивали: «Понятно, товарищ француз, будем применять функциональные принципы!»

Читайте также:

5 знаменитых проектов Ле Корбюзье

Корбюзье проповедовал «Пять отправных точек современной архитектуры»:

• дом на столбах,
• свободную планировку,
• ленточные окна,
• плоские крыши,
• фасады без несущих стен.

В теории это должно было создать светлые, просторные, функциональные пространства для нового человека.

Теория — это хорошо. А практика — это минус сорок по Цельсию.

Социализм + модернизм = ?

Советские архитекторы столкнулись ещё с одной с фундаментальной проблемой: как совместить индивидуалистические по своей природе принципы западного модернизма с коллективистской идеологией СССР?

Корбюзье проектировал для свободного западного человека, который сам выбирал, где жить и работать. Советский нефтяник приезжал по распределению и селился в общежитие. Он должен был радоваться уже тому, что участвует в великой стройке.

«Жилая единица» превратилась в «коммунальную». Вместо частных террас — красные уголки. Вместо индивидуальных садиков — общественные клумбы, для ухода за которыми, правда, не всегда находились энтузиасты.

Сургут. Когда утопия встречает реальность

Сургут стал полигоном градостроительных экспериментов. 25 июня 1965 года он получил статус города окружного подчинения, и сюда приехали энтузиасты-проектировщики с карманами, набитыми принципами функционализма, и большими планами.

Промышленную инфраструктуру проектировал БашНИПИнефть, а градостроительные решения разрабатывали московские институты.

Первые панельные дома действительно ставили на «ножки» — железобетонные столбы, отчасти следуя корбюзианским принципам. Идея была здравая: защитить от подтопления, облегчить уборку снега. Однако элегантные опоры превратились в массивные бетонные тумбы — иначе дом просто рухнул бы под тяжестью сибирских снегов.

Свободное пространство под домом должно было служить для отдыха. Служило — правда, больше снегоуборочной технике, чем людям.

Плоские крыши протекали через год. В условиях сибирских морозов и обильных снегопадов «крыши-террасы» выглядели бы издевательством над здравым смыслом. Инженеры честно пытались решить проблему, но снег оказался сильнее теории.

Общественные здания нефтяных городов стали настоящими памятниками архитектурного оптимизма. Дворец искусств «Нефтяник» в Сургуте — воплощение функционалистских идей: большие остеклённые плоскости, открытые пространства, модернистские интерьеры.

Проблема была в том, что «машина для культуры» работала с определёнными сбоями.

Зато на фотографиях в журнале «Архитектура СССР» смотрелось потрясающе, да и сейчас это выглядит удивительно красиво.

Нижневартовск. Лаборатория в тундре

Если в Сургуте ещё пытались сохранить соразмерный человеку масштаб, то Нижневартовск стал настоящей лабораторией. Специализированные проектные институты хотели создать город как единый суперорганизм: жилые микрорайоны должны были связываться переходами, торговые центры — быть в геометрических центрах кварталов.

«Лучезарный город» Корбюзье в исполнении сибирских строителей получился суровым, но впечатляющим.

Архитекторы создавали дома-гармошки с изогнутыми формами, которые должны были защищать от ветра. По замыслу жители могли бы дойти от подъезда до магазина, не замёрзнув. Но сибирские ветра оказались хитрее проектировщиков — необычные формы зданий иногда создавали неожиданные аэродинамические эффекты.

Альметьевск. Татарский прагматизм

В Татарстане к принципам модернизма подошли с мудростью Востока. Альметьевск строили по принципу «что хорошо для человека, хорошо и для дела».

Здесь функционалистские принципы применяли осторожно, адаптируя к местным геоусловиям и культуре.

Тем не менее и здесь появились свои архитектурные эксперименты. Гостиница «Альметьевск» — характерный пример модернизма с ленточными окнами — до сих пор украшает город. А жилые комплексы действительно строили с продуманным озеленением, частично воплощая идею «вертикального сада».

Поэтика Севера

Но было в этих городах настоящее величие. Взгляните на фотографии Сургута 1970-х — на эти дерзкие конструкции посреди бескрайней тайги. Люди действительно верили, что строят будущее.

Отопление от промышленных установок, водоснабжение через вечную мерзлоту, дороги на сваях. Получилось, что советские строители решали задачи, которые и не снились их коллегам в более мягком климате Европы.

Читайте также:

Gesamtkunstwerk ГЗ: как построена высотка МГУ

Наследие бетонной мечты

Сегодня старые кварталы нефтяных городов выглядят как декорации к ретрофильму о будущем. Реконструированные фасады, модернизированные крыши, частично заменённые окна. Но мы относимся к этой архитектуре с неожиданной — для кого-то — теплотой.

Читайте также:

Это будущее было прекрасно: ретрофутуризм в дизайне

Западный функционализм столкнулся здесь с советской плановой экономикой, принципы индивидуализма — с коллективистской идеологией, изящные теоретические схемы — с суровой реальностью подземных пластов льда и континентального холода.