11 иностранных фотографов, снимавших Россию в 1990-е

Как молоды мы были… как верили в себя и в то, что фотография и есть наша жизнь. И она — то, каким образом мы живём и работаем, — будет продолжаться всегда. Меня попросили назвать десять иностранных авторов, снимавших Россию в 1990-е. В моём личном списке получилось одиннадцать.

В Россию в те годы приезжали очень многие, фотографические визиты можно зарифмовать с большими политическими и социальными событиями в стране, а можно — с открытием России как нового неведомого пространства. Поездки в страну после распада СССР стали проще, визовый режим — лояльнее, появилась возможность путешествовать не только с группами «Интуриста», но и в одиночку. Стоит рассматривать фотографические визиты иностранных авторов в нашу страну и в связи с расцветом фотографической жизни в Москве и Петербурге в те годы.

Что притягивало фотографов? Выборы новых лидеров государства и международные отношения; войны в Чечне и горячие точки по периметру новой страны. Попасть на территории последних фотографам вооружённых конфликтов (как теперь аккуратно называют военную фотожурналистику) было проще через Москву. Это крупный транспортный хаб, и в 1990-е маршрут в Карабах или Приднестровье пролегал из США и Европы в Москву, и уже оттуда фотографы добирались до нужных точек на перекладных, через столицы бывших союзных республик, всё ещё соединённые между собой транспортными и, важнее, человеческими связями.

Обязательная остановка в Москве: подобрать по дороге проверенного переводчика-фиксера, человека, не только владеющего русским (основным на постсоветском пространстве) и английским языками, но и обладающего репутацией профессионала и связями. Таких людей в корпусе иностранных фотожурналистов передавали с рук на руки как ценнейший рабочий инструмент. Но в 1990-е случались и love stories — не только между фотографами и прекрасными во всех отношениях россиянками, но и влюблённости в русскую культуру и русскую жизнь, что приводило к тому, что некоторые фотографы, раз приехав, надолго оседали снимать новую страну.

Можно назвать представителей буквально всех континентов, кто приезжал на съёмки в Россию в 1990-е. Можно перечислить знаковые имена мировой фотографии той эпохи, начиная от Джеймса Хилла и Кристофера Морриса, сидевших в Москве подолгу на контракте с американскими журналами и газетами первого эшелона, и заканчивая Уильямом Кляйном, приезжавшим на свою персональную выставку в 1998-м.

Почти все из великих, кто был жив и мобилен в 1990-е, посетили не один, так другой фотографический фестиваль в Москве: InterFoto, «Фотобиеннале», «Моду и стиль в фотографии» — и сделали один-два кадра во время своих визитов. Но я собрала в свой список десяти иностранных авторов 1990-х тех, за чьими отношениями с Россией стоят целые истории. По их личным сюжетам можно изучать множественность уровней реальности 1990-х, не только столичной жизни, но и всей страны.

Андраш Банкути

Венгрия

Во вселенной Гарри Поттера Андраша, или Андрея, Банкути назвали бы полукровкой: знаменитый венгерский фотожурналист и редактор — русский по матери. Его родители-студенты познакомились в Ленинграде, а он родился в Будапеште, куда уехала жить семья молодых специалистов. Русский был его вторым родным языком, а иногда, после летних каникул в русской деревне, и первым.

Банкути начинал карьеру в изданиях социалистической Венгрии конца 1970-х. Но в 1990-е, когда было необходимо рассказывать о переменах в его стране, его фотографии были в The New York Times и других важнейших международных медиа. Более всего карьера Банкути схожа с историей Игоря Гаврилова в России: политические системы приходят и уходят, а фотожурналисты, которые могут одним кадром рассказать историю, «разложить по полочкам» контрасты бедности и богатства и политические коллизии, сохранив атмосферу места, свет, магнетизм момента, нужны всегда.

Как и Гаврилов, Банкути был не только «орлиным глазом» — одиноким фотографом, но и работником фотослужбы крупного национального издания. В 1990-е Банкути входил в пул президентских фотографов Венгрии и уже во время официальных визитов приезжал в Россию. Съёмка Банкути в Москве и регионах в 1990-е — пример того, как фотография может быть созвучной духу времени, но стилистически родиться в предыдущие годы и нести в себе изобразительный «генокод» нескольких эпох.

Андраш Фекетэ

Венгрия

Как и старший коллега, Андраш приезжал в Россию ещё ребёнком к бабушке на лето. В конце 1990-х он оставил занятия антропологией и лингвистикой ради фотографии. Великолепное владение русским языком и знание традиций открывали перед молодым, обаятельным и весёлым венгром все двери. Он, наверное, первым проделал то, что в 2000-е стало профессиональным трендом, если не модой: Фекетэ проехал на поезде Россию с запада на восток, узнав страну и оставив чёрно-белые путевые заметки. После него этим маршрутом проедут датчанин Якоб Соболь, польские, немецкие, японские авторы. А тогда он был первым.

Road photography Фекетэ сегодня может показаться наивной и простой, но тогда она буквально взорвала фотографическую ситуацию: за рубежом увидели страну не только криминала (такая картинка быстро оформилась в 1990-е на страницах европейских и американских изданий), а в России удивились тому, что отважный иностранец сделал то, чего — тогда — не сделал ни один из русских авторов, ни ровесников Андраша, ни более старших коллег.

Энтони Сво

США

В начале 1990-х Энтони Сво ещё не получил Пулитцеровскую премию и «Золотой глаз» World Press Photo, но его приезд в Москву в бюро журнала Time уже был не рядовым событием. Сво приехал снимать войну внутри страны, когда в декабре 1994 года в Чечню ввели регулярные войска. В отличие от других иностранных фотографов, он снимал конфликт с российской стороны. Это требовало не только безупречной логистики и политического чутья его фиксера, но и позиции, отличавшей Сво: за кажущейся внешней холодностью в нём жило стремление к журналистской объективности. В тот период съёмка «с другой стороны» находила дорогу на первые страницы иностранной прессы быстрее.

Для меня фотографии Тони из России 1990-х — это ещё и жестокая романтика десятилетия, увиденная на лету: одинокая жертва бандитской разборки на рассветной московской улице, свидания у моря в Новороссийске и чёткие пацанчики с их цацами в Краснодаре, снятые в поездке по Краснодарскому краю во время первого в своём роде проекта Московского дома фотографии «Россия глазами русских и иностранных фотографов».

Кстати, и первая выставка цифровой журналистской фотографии, сделанной в России, — это тоже Тони и его персональная экспозиция в «Манеже» в начале 2000-го.

Томас Дворжак

Германия

Томас Дворжак, один из выдающихся фотографов современности, уже побывал на выборном посту директора Magnum Photos, что в фотографии означает пик признания профессиональным сообществом.

Результат фотографической работы в России в 1990-е стал краеугольным камнем его безупречной репутации фотожурналиста. В основе этой репутации также остро критическая позиция Дворжака по отношению к российскому государству, что не мешает ему дружить с русскими фотографами и восхищаться русской культурой.

«Пепел Клааса стучит в сердце» — отношение Дворжака к государству, где он много лет работал, напоминает отношение к России чеха Йозефа Куделки: невозможно простить разрыв с родной страной, ставшей шахматным полем в игре больших геополитических сил, а Россия в этой игре видится виновницей бед. Если у Куделки это личный опыт, то Дворжак пережил родовую травму, связанную с историей его предков, польских патриотов, выступавших против царской власти в Российской империи и вынужденных уехать в Германию ещё в XIX веке.

Именно такая перспектива видения событий прошлого позволила Томасу стать первым фотографом, рассказавшим историю российского присоединения территорий Кавказа и смены уклада жизни в регионе с точки зрения кавказских народов. Эта важнейшая работа Дворжака свидетельствует о плюрализме и демократичности СМИ в России в 1990-е, когда присутствие журналиста с критической позицией было возможным в нашей стране.

Некоторые сегодня говорят о работе Дворжака и других иностранных фотографов, снимавших критические материалы о России 1990-х как о проявлении слабости нашего государства, но это не так. Не отнимать право на критику — проявление силы, дистанцированности и объективности, когда из негативного эмоционально острого месседжа возможно вычленить зёрна рациональной критики и использовать их во благо.

Стэнли Грин

США

С тех пор как Стэнли Грина нет с нами, всё время кажется, что ещё немного — и выйдет фильм, основанный на его невероятной биографии — книге фотографий «Чёрный паспорт», которую Стэнли начал собирать ещё при жизни. Не помню, есть ли в книге эпизод о том, как Грин и его переводчица попали в плен к полевым командирам в Чечне, но, встречая в московских клубах темнокожего плейбоя, мало кто из его собеседников мог подумать, что это военный фотожурналист и ранее активный участник движения «Чёрных пантер» в Нью-Йорке.

Между этими двумя периодами жизни Стэнли сделал успешную карьеру в фешен-индустрии в Париже, поэтому его работа на показах мод в Москве 1990-х тоже была естественной. Он видел красоту в соединении моды и сценического действия и в тайне закулисья, не только хайп, как коллеги-новостники: для них русская мода была знаком анекдотической светской жизни новых русских, не искусством. Грин же стал наставником для московских фешен-фотографов, показав, что мода — не только глянец, снятый в студии, но и репортаж о действе, не менее увлекательный, чем постановка.

Джейсон Ашкенази

США

Джейсон Ашкенази проработал в России долго. Снимал всё: будни и портрет, военные конфликты и стрит. Для меня Ашкенази связан не только с образом России 1990-х в его работах, но и с тем, что Джейсон сделал для нашей фотографии.

В конце 1980-х журналист The Washington Post Люшен Перкинс и фрилансер Билл Свёрси снимали перестройку, а потом основали в Москве фестиваль InterFoto, ставший первым независимым международным фестивалем для всех фотографов в России, не только для фотожурналистов. Ашкенази, Перкинс, другие коллеги помогали представлять русских фотографов во всём мире. Это было проявлением внутрицеховой солидарности.

Когда Джейсон писал представление в комитет Фонда Юджина Смита и русский фотограф Владимир Сёмин становился обладателем гранта, это казалось чем-то совершенно естественным: Сёмин — великий, грант — признание его заслуг. Но не будь американских коллег, принявших российских фотографов на равных в своё братство, не будь таких проводников, как Ашкенази, указывавших на великих неизвестных за пределами России авторов, — не было бы успеха Сёмина и других.

И даже уехав из России, Ашкенази продолжил культуртрегерство: несколько лет назад главным фотографом номера его фотографического зина Dog Food стал Александр Слюсарев, чего бы ни стоило жившему в Стамбуле американцу найти контакты владельцев архива русского мастера и сделать эту публикацию. Без иностранных фотографов, снимавших Россию и представлявших её таланты миру, мы жили бы в иной фотографической ситуации.

Ханс-Юрген Буркард

Германия

Фигура Ханса-Юргена Буркарда — одна из самых противоречивых в истории фотографии о России 1990-х. Один из двух соруководителей бюро немецкого иллюстрированного журнала Stern в Москве, фотограф, на рубеже 1980–1990-х он прославился снимками, которые «вскрывали ужас» советской системы: фотографиями из тюрем, из психиатрических лечебниц, сюжетами из жизни низов общества: бомжей и беспризорников.

Stern опубликовал специальное портфолио Буркарда — его имя стало в один ряд с Хельмутом Ньютоном, Карлом Лагерфельдом, Синди Шерман. Шла речь о публикации книги, в которую, помимо хлёстких цветных фотографий Ханса-Юргена, должны были войти тексты о России писателей поколения перестройки и эмигрантов. Но не случилось. Разразился скандал: фотограф платил своим моделям за участие в съёмках, а некоторые кадры были сыграны перед его камерой актёрами, перебивавшимися в массовке.

В большом мире фотографии и прессы оказались под ударом многие репутации — тех, кто поддерживал Буркарда ещё вчера. Скандал замяли. И хотя для профессионального сообщества рядом с именем автора осталась чёрная метка, уже опубликованные фотографии до сих пор пугают обывателей ужасами жизни в России в эпоху перемен.

Означает ли это, что в стране, переживавшей коллапс власти и экономический кризис, не было бездомных и нищеты, а в тюрьмах царили порядок и чистота? Конечно же нет. Но постановка по мотивам рассказов очевидцев и реконструирование фактов, за которые критики громили советскую фотожурналистику 1930–1970-х годов, оказались и в западной журналистике: испорченные инструменты, применение которых не позволяет говорить об исторической достоверности работы автора. Остаётся отдать должное организаторским способностям Буркарда, его таланту режиссёра-постановщика и оператора. Поистине, Мюнхгаузен и человек-оркестр в одном лице.

Уильям Брумфилд

США

В 1990-е годы одним из ярчайших иностранных фотографов в России, не связанных с журналистикой, был Уильям Брумфилд. Историк архитектуры, который своими фотографиями сделал Русский Север известным в резиденции американского посла в Москве и в маленьких американских университетах (в каждом из которых есть как минимум своя галерея, а то и приличный музей).

Брумфилд долгие годы совмещал занятия наукой и фотографией и высокий пост в Библиотеке Конгресса США (это, кстати, ему мы обязаны мировой славой Прокудина-Горского: Уильям устраивал в Вашингтоне первые международные симпозиумы, посвящённые архиву русского фотографа из собрания главной американской библиотеки, — до Брумфилда архив пролежал там без внимания каких-то сорок лет).

Плёночная фотография Брумфилда, с точки зрения современной архитектурной фотографии, — любительская, не всегда хорошо проявленная, иногда нерезкая. Но в те годы, когда сумасшедший американец с сильным акцентом уговаривал русских проводников дойти до забытой церкви на погосте заброшенной деревни, другое трудно было добыть: съёмка без штатива, без подготовки, в полевых условиях, иногда с единой попытки и с единственной приемлемой точки охвата памятника. Ни дронов, ни мгновенного контроля качества на мониторе… А сколько книг по русской архитектуре со своими снимками Брумфилд выпустил, и они были переведены на разные языки и разлетелись по всему миру.

Дебора Тубервилл

США

Разной была иностранная съёмка в России в 1990-е. Как среди фотографов-мужчин были гении и злодеи, персонажи всех жанров театра жизни, так и среди весталок фотографии — героини невероятных сюжетов в разном духе, от элегии до триллера, которые могли развернуться только в России тех лет.

Старая коммунальная квартира в Петербурге с окнами на каналы. Северная Венеция. В комнатах, где сохранился старинный паркет, балерины перевязывают пуанты, как будто на картинах Дега. Девушки-манекенщицы, тонкие, с длинными кистями и тонкими шеями, как лебеди или сильфиды, тенями проходят перед камерой.

Американка из семьи, вошедшей в историю США во времена «Бостонского чаепития», Дебора Тубервилл снимала в Петербурге балет и моду. Жила в старом дворце, пережившем эпоху уплотнения и коммуналок; на стенах комнат были кракелюры и потёки — как будто специально написанные для её явления декорации.

Дебора Тубервилл приехала в Ленинград на излёте советской эры, влюбилась в город, была покорена его богемным шиком и прожила в нём почти десятилетие в самый пряный период развития современного искусства: во времена Новой академии изящных искусств и квартирных выставок, больше напоминавших призрачные балы-аллюзии на то, чего никогда не было.

Если в Америке и Европе, где Тубервилл начинала редактором и ассистентом фотографа в фешен-индустрии, а потом сама начала снимать, соединяя работу в павильоне с экспериментами при печати и процарапыванием и дорисовкой фотографий (один из критиков писал о них, что это «объекты испорченного совершенства»), художница была одной из многих, то в Петербурге, обзаведясь своим кругом поклонников и последователей, она играла роль, сравнимую с ролями великих американок в Венеции и Париже начала ХХ века.

Хайди Брэднер

США

Хайди была очень смелой. Рыжая, как солнце, хрупкая и вечно смеющаяся, как и многие девушки из американских университетов, она стремилась доказать, что не только в учёбе равна однокурсникам-парням из класса журналистики, но и в профессии может делать то, что под силу мужчинам. В 1990-е Индокитай, Вьетнам, Африка, где доказывали свои права феминистки от фотографии старшего поколения, были в прошлом. Зато на территории бывшего СССР всё полыхало.

Хайди Брэднер приехала снимать, как многие молодые люди в то время, чтобы самой разобраться в происходящем, доказать себе, что может, и, если повезёт, состояться в профессии. Она состоялась. Но её взгляд на фотографию и её интерес к жизни были гораздо шире, и она стала, возможно, первой среди иностранных коллег, кто без поддержки журналистского начальства, на свой страх и риск поехал снимать в регионы, в том числе на Крайний Север. То, что начиналось как работа для журналов путешествий, стало долгим проектом, прекрасной чёрно-белой историей уже не журнального формата, а именно документальным исследованием.

К сожалению, в наступивших 2000-х совокупность обстоятельств, политических, экономических (включая смерть бумажных мегажурналов), личных не позволила появиться книге Брэднер о Крайнем Севере. А она была бы невероятно красивой.

Хайди Холлинджер

Канада

И последняя в моём ряду история. О девочке-оторве, которая приехала в Россию преподавать английский и изучать политологию, а стала мегазвездой фотографии и селебрити. Хайди Холлинджер. Она сделала десятки «непарадных» портретов русских политиков и бизнесменов 1990-х.

А Павел Антонов, московский it фотограф 1990-х, ставший наставником Хайди, благодаря её обществу приобрёл в глазах московских заказчиков и зрителей облик мировой знаменитости («и даже золотая рыбка иностранная ассистентка у него на посылках»).

После отъезда Хайди этот впечатлявший публику творческий союз распался. Эксперимент близкого контакта зарубежной и русской фотографии 1990-х оказался непродолжительным.