Майк Науменко: между Невой и Летой

18 апреля 2025 года могло бы исполниться 70 лет Михаилу (Майку) Науменко — одному из самых самобытных авторов русского рок-н-ролла, музыканту, поэту, основателю и лидеру ленинградской группы «Зоопарк». «Лето! Я изжарен, как котлета», «Где и с кем ты провела эту ночь, моя сладкая N?», «Ром и пепси-кола — это всё, что нужно звезде рок-н-ролла» — эти строки, спетые печальным и чуть хриплым голосом, навеки высечены в истории русского рока и наших сердцах.

В последний раз о нём много говорили, пожалуй, в 2018-м, когда вышло «Лето» Кирилла Серебренникова. Рома Зверь сыграл Майка Науменко на удивление вдумчиво и органично — для первой-то роли в кино. Выжившие ветераны фильм прокляли, критики расхвалили — в общем, какое-то время публика бурлила. Потом, в 2020-м, вышла дотошная книга Александра Кушнира «Майк Науменко. Бегство из зоопарка» — но до неё, думается, добрались уже только самые преданные фанаты. А после всем стало как-то не до рок-н-ролльщиков, умерших в позапрошлую эпоху.

Майка не стало через неделю после августовского путча. Уже много раз сказано, что он скончался вместе с Советским Союзом. Как, в общем, и его друг, соратник, соперник Виктор Цой, погибший годом раньше. Но Цою повезло больше: ушёл на взлёте и одним движением застолбил за собой статус идеального рок-героя. Слава Майка, напротив, шла вниз: практически все, кто вспоминает его последние несколько лет, говорят об усиливающемся алкоголизме, о затянувшемся творческом кризисе, а главное — о неспособности вписаться в новую эпоху. То ли не получилось, то ли принципиально не хотелось.

Наступало время продюсеров, зарубежных поездок, больших денег, полных стадионов, а Майк словно по-прежнему оставался в режиме советского андерграунда, среди дворников и сторожей, в той котельной, откуда давно уже ушёл Цой. Парадоксально — хотя, казалось бы, для звезды рок-н-ролла, самого массового, драйвового, экстравертного жанра, тут-то и должно наступить раздолье. Но нет.

Такая двойственность как будто бы самоиронично заложена даже в его псевдониме: американское «Майк» — и насквозь советское «Науменко». Конечно, не он один в рок-тусовке носил джинсы, но весь западный имидж его, пожалуй, был даже чуточку с перебором: очки от Лу Рида, слегка гнусавый голос под Боба Дилана, яркие наряды в духе его любимого Марка Болана. Притом самые известные песни — про гопников, ДК Ленсовета и самогон. Да и уездный город N — тоже чисто наша деталь.

Эта бинарность не ускользнула и от внимания поклонников. Если открыть в интернете видео выступлений «Зоопарка», в комментариях под ними посреди ностальгических восклицаний и обычных ссор будут такие попытки анализа на коленке: «Мне повезло, бывал на нескольких концертах в ЛРК на Рубинштейна. Звук был и плох, и хорош одновременно. Майка, Цоя, Борю — всех видел. Да, повезло». Или вот (явно шпилька в адрес «Кино»): «Молодёжь тупая и поэтому кровь-любовь обожает, а у Майка всё тоньше и вместе с тем жёстче». Те, кто помнит и любит, — чувствуют эту объёмность. Может, за неё-то как раз и любят. Плохо и хорошо одновременно, тонко, но притом жёстко. Это завораживает.

А в одном из последних интервью и сам Майк рассуждает похожим образом, как бы подводя итоги невзначай и объясняя свою траекторию:

Так что невозможно упрекнуть Майка в том, что, будучи неспособным вписаться в эпоху, он создавал фикции. Наоборот. Просто советская, да и российская вечно-квантовая действительность плохо поддаётся однозначному описанию. Потому и заслуживает разговора через парадоксы. Иначе тут никак.

Есть и ещё одно противоречие: контраст между ролью и темпераментом. Да, рок-звезда, повелевающая залом, отгородившаяся крутостью вечных тёмных очков, — и при этом очевидные мягкость, рефлексивность, меланхолия.

В песне «Лето», одной из самых известных у Науменко и давшей название серебренниковскому фильму, все куплеты — этакая бытовая ироничная зарисовка о жаре, безденежье, безделье. Привычное дело. И вдруг в последнем куплете возникает новость, «…Что скоро прилетит комета, // И что тогда мы все умрём». Всё так же равнодушно-иронично — но откуда вдруг посреди этого летнего пекла у Невы повеяло летейским холодком?

В Майке есть это, гоголевское, булгаковское, венечкиерофеевское: нотка смертной тоски посреди карнавала. Не так остро, как у Башлачёва, не так стоически-демонстративно, как у Цоя. Но, может, потому внезапным образом — ближе к нам.

Герои и мученики рискуют слишком уж прикипеть к своей эпохе, а их человеческие детали могут скрыться за слоем бронзы. Майка Науменко нельзя вполне понять, пока не увидишь его живым. Музыкант междуречья, межвременья, Науменко мог существовать в этом промежутке, заглядывая между громогласными «да» и «нет», будто сквозь решётки клетки в зоопарке.

Он — редкий вид, исчезающий — не выжил бы, пожалуй, ни в зрелой советской эпохе, ни в перезрелой постсоветской с их решительными, хоть и разными ценностями. Но из нашего смутного «сегодня» он со своими человечными противоречиями вдруг снова видится и ясней, и ближе.

Читайте также:

Русский рок: история, жанры, группы, легенды, события