Забытый предшественник Макаренко: история дореволюционного приюта Рукавишникова

Долгое время в Российской империи несовершеннолетних преступников отправляли в тюрьмы наравне со взрослыми, но царь-реформатор Александр II положил начало созданию специальных приютов для них. Там их воспитывали, давали им образование и профессию.

Руководителем одного из первых таких заведений стал недоучившийся студент Николай Рукавишников — сын известного предпринимателя. Он сумел сделать приют, еле-еле сводящий концы с концами, образцово-показательным учреждением, известным не только в России, но и в мире. Потом дело продолжили его братья. Рассказываем об устройстве и истории этого заведения.

Как сына успешного предпринимателя занесло в исправительную педагогику

Николай Рукавишников (1845–1875) происходил из очень богатой семьи купца Василия Рукавишникова. Тот владел золотыми приисками и металлургическими предприятиями. В семье было трое сыновей: старший брат Иван, средний Николай (герой нашей истории) и младший Константин. Все трое получили университетское образование, сочетали европейский лоск с большой набожностью и щедрой благотворительностью, принятой в семье за традицию.

Братья Николая пошли по стопам отца: Иван жил в Петербурге, владел пакетом акций Ленских золотоносных приисков, стал действительным статским советником и, соответственно, дворянином, содержал на свои средства народное училище, построил лечебницу и несколько церквей. Константин, как и отец, обосновался в Москве, занимался железнодорожным и банковским бизнесом, в 1893–1897 годах был московским городским головой. Он тоже активно участвовал в работе многих благотворительных и просветительских учреждений.

Среднего сына Николая отец, конечно, тоже в будущем видел предпринимателем, связанным с семейным металлургическим бизнесом, и после того, как тот окончил первый курс естественно-научного факультета Московского университета, отправил его в Петербург вольнослушателем в Горный институт. Но Николаю там не понравилось, и он упросил отца разрешить ему вернуться домой.

Это был конец 1860-х годов — время многочисленных государственных и социальных реформ, а также огромной популярности публичных лекций. Интеллигентное общество было захвачено модой на образование и просветительство: на лекции ходили как в театр или на концерты.

Николая Рукавишникова не обошла эта мода, и вскоре после возвращения в Москву он посетил публичную лекцию профессора Московского университета Михаила Капустина (1828–1899), крупного специалиста по гражданскому и международному праву. Тот рассказывал про исправление малолетних преступников вообще в целом и в частности — про работу на этом поприще приюта Общества распространения полезных книг, к которому сам имел непосредственное отношение (Капустин руководил этим приютом).

Лектор объяснял, что для несовершеннолетних правонарушителей нужно создавать особенные условия, потому что содержание их в общих со взрослыми исправительных учреждениях (такая была тогда общая практика) лишь толкает подростков на новые преступления.

Так, познакомившись с Капустиным, Рукавишников загорелся идеей гуманного перевоспитания малолетних преступников и стал спонсором его приюта.

Кто открыл приют для малолетних преступников

Сам приют к тому моменту существовал уже около пяти лет — он открылся в 1864 году. Инициатива его создания принадлежала известной благотворительнице Александре Стрекаловой, урождённой княжне Касаткиной-Ростовской, наследнице большого состояния и супруге потомственного дворянина. Александра Николаевна возглавляла Дамский тюремный комитет и вместе с Михаилом Капустиным учредила Общество по распространению полезных книг, в котором была председательницей. Это Общество управляло издательством с типографией, выпускавшими дешёвые книги по народному и юридическому образованию, исторические рассказы и описания путешествий.

От имени Общества Стрекалова арендовала деревянный домик у Симонова монастыря и устроила там переплётную мастерскую. Туда принимали учеников исключительно из осуждённых или находящихся под следствием в Московском тюремном замке (сейчас это знаменитая «Бутырка») мальчиков 10–15 лет. Необычное заведение ставило перед собой довольно противоречивую цель: хотя и принудительно, но в то же время гуманно и нравственно перевоспитывать и исправлять детей, совершивших наказуемые проступки. Директором учреждения стал Капустин. Поначалу воспитанников было очень мало — меньше, чем учеников в одном современном классе.

В приюте мальчиков обучали Закону Божьему, грамоте и переплётному ремеслу. С 1866 года, после реформ в законодательстве (о них мы ещё скажем), в приют стали привозить только тех, кто уже получил приговор.

Благотворители жертвовали приюту деньги — но не в таком объёме, чтобы они покрывали все нужды. Собственно, Капустин начал читать публичные лекции ради того, чтобы привлечь внимание к приюту.

В 1870 году профессор Капустин получил назначение в Демидовский лицей в Ярославле. Тогда-то он и порекомендовал Александре Стрекаловой взять на своё место Николая Рукавишникова, в котором, несмотря на его молодость, разглядел горячую преданность делу. Так 24-летний Рукавишников стал директором и пожизненным попечителем детского ремесленного исправительного приюта, который впоследствии назвали его именем.

Читайте также:

Как при российских императрицах работало «параллельное министерство просвещения»

Как вообще развивалась исправительная педагогика в то время

Главным идеологом гуманистического воспитания правонарушителей стал швейцарец Иоганн Песталоцци, который в 1775 году устроил приют для беспризорников и малолетних правонарушителей. Песталоцци считал, что «просто воспитывать» их недостаточно — очень важно дать им знания и навыки, с помощью которых они смогут зарабатывать на жизнь честным трудом. В основе процесса исправления у него была любовь к детям, забота о них и труд. Эти идеи значительно повлияли на похожие заведения других стран.

В XIX веке под влиянием общественного движения специальные воспитательно-исправительные учреждения появились в Англии, США, Германии, Дании, Испании, Италии, Новой Зеландии, Норвегии, Португалии, Франции, Швейцарии, Швеции.

Интересовала эта тема и российскую общественность. Интеллектуалы призывали искать такие формы борьбы с беспризорностью и преступностью, которые позволяли бы действительно помочь этим несчастным детям, вытащить их со дна и изменить их жизнь, тем самым предупредив новые преступления.

До начала XIX века детей в России наказывали на общих со взрослыми основаниях. Их помещали в работные дома (пенитенциарные и благотворительные заведения, в которых изолировали и принуждали к труду нуждающихся, нищих и мелких преступников), отдавали на военную службу, ссылали и заключали в тюрьму. Лишь в 1820-х годах для них начали создавать особые условия, отделять от взрослых преступников, но процесс шёл медленно.

Тогда же появились первые специальные исправительные учреждения для детей и подростков. Так, в 1819 году земледельческую колонию для малолетних бродяг в гомельском имении графа Николая Румянцева открыл англичанин Джеймс Артур Хёрд (Яков Герд в России). Позднее воспитательно-исправительные заведения появились в Варшаве, Риге, Нарве и Ревеле, испытывавших сильное влияние Германии, и, наконец, в 1863–1864 годах — в Москве и Санкт-Петербурге.

В 1864 году в российском законодательстве впервые закрепили возможность вместо тюрьмы отправлять подростков в исправительный приют, если отбывание обычного наказания было невозможно по фактическим или юридическим основаниям. А два года спустя, в 1866-м, Александр II подписал закон «Об учреждении приютов и колоний для нравственного исправления несовершеннолетних преступников». Туда должны были отправлять детей 10–17 лет по судебному приговору, не запрещалось принимать и беспризорников.

При этом государство фактически полностью переложило создание таких учреждений на общественность и даже призывало энтузиастов взять на себя это дело. И те откликнулись. По официальным данным, к 1914 году в стране действовало 59 таких учреждений. Почти все они жили на частные пожертвования, несколько — на средства земств и тюремных комитетов, а одно, о котором дальше пойдёт речь, — за счёт городской казны.

Воспитательно-исправительные учреждения, как правило, делились на два типа: ремесленные приюты и земледельческие колонии, но нередко были и смешанными. Они открывались с разрешения министра внутренних дел, он же утверждал их уставы с порядком содержания детей, планом обучения, режимом и так далее. Формально это не были тюрьмы, но всё же считались местами срочного заключения, то есть воспитанник не мог покинуть его по своему желанию.

Какие порядки Николай Рукавишников установил в приюте

Исправительно-воспитательные приюты 1820–1860 годов создавались практически с нуля, поэтому никакого понимания, что и как нужно делать, ни у кого толком не было. Здесь-то и проявилась особая роль Николая Рукавишникова. Опираясь на зарубежный опыт и идеи Иоганна Песталоцци, он, впервые в российской практике, применил гуманные методы воспитания и профессионального обучения малолетних преступников.

Приняв пост директора приюта Общества распространения полезных книг, Рукавишников прикладывал все силы и возможности, чтобы улучшить быт воспитанников. Он вложил в приют большие деньги, чтобы снять новое просторное помещение возле Девичьего поля, открыть новые мастерские и пригласить в них хороших мастеров на достойное жалованье. Число воспитанников при новом руководителе выросло до 60.

Но вкладывал в приют Рукавишников не только деньги: он посвящал работе все силы, почти всё время проводил с воспитанниками. При нём был провозглашён главный принцип воспитания: «Не строгость или наказание, а мера исправления воспитанников мягким с ними обращением, сострадание к ним и поощрение их на доброе дело».

Рукавишникову удалось хорошо поставить основные составляющие исправительного процесса: труд, учёбу и отдых. Приют давал элементарное образование в объёме курса народных школ. Кроме грамотности и профессиональных навыков, дети получали там эстетическое воспитание — с ними занимались рисованием, музыкой и пением (преимущественно церковным). В приюте были свой оркестр и хор.

Часто Николай Васильевич сам водил воспитанников на прогулки по Москве и устраивал им экскурсии — к Кремлю, в Румянцевский музей, картинные галереи, на Ивановскую колокольню или Воробьёвы горы смотреть панораму древней столицы. Часто приглашал их и к себе в гости, а летом они гостили на рукавишниковской даче. Вот как говорил о Рукавишникове юрист и общественный деятель Александр Кистяковский:

Воспитанники очень полюбили своего директора. Его слово было для мальчиков законом. Они старались не шалить чрезмерно и удерживали от этого друг друга не из страха наказания, а потому, что не хотели огорчать любимого наставника.

Усилия молодого и очень энергичного руководителя быстро привлекли к приюту внимание общества и влиятельных меценатов, которые стали содействовать его работе.

Однако в 1875 году случилось несчастье: на одной из прогулок с воспитанниками Николай Рукавишников простудился и скоропостижно скончался от пневмонии, не дожив даже до тридцати лет.

Как это часто бывает, после смерти идейного руководителя его детище стало быстро приходить в упадок. Внимание общественности к приюту охладело, начались проблемы с деньгами. Тогда братья Николая Рукавишникова Иван и Константин отказались от наследства Николая в пользу приюта и сверх того впоследствии пожертвовали ему несколько сотен тысяч рублей. Когда же и этого перестало хватать, поскольку число подопечных в приюте, а соответственно, и расходы на них, постоянно росли, братья ходатайствовали перед Московской городской думой, чтобы та приняла учреждение на содержание города. И с 1878 года этот воспитательно-исправительный приют стал единственным в России с городским статусом. А в память о бывшем директоре ему присвоили название Московского Рукавишниковского приюта.

Хотя приют перешёл на баланс города, на протяжении почти четверти века попечителем этого заведения оставался Константин Рукавишников — младший брат Николая. Он отчитывался перед Мосгордумой обо всём, что происходило в приюте.

Иван и Константин также осуществили заветную мечту покойного брата — приобрели для приюта собственное здание на Смоленском бульваре, а затем и второе по соседству. А в 1903 году на даче Нелидово-Болобаново Дмитровского уезда Московской губернии на ж/д станции Икша построили комплекс земледельческой колонии на 80 человек. Туда отправляли старших воспитанников, чтобы они занимались сельским хозяйством, обеспечивая приют продуктами. В колонии действовали мастерские полевого хозяйства, огородничества, лесного хозяйства, скотоводства, садоводства и хлебопекарства.

В 1881 году приют Рукавишникова посетил учёный-правовед и криминалист Дмитрий Тальберг. Он отмечал, что приют производит впечатление хорошего среднего учебного заведения, везде царит безукоризненная чистота, опрятность — без роскоши, но со всем необходимым для жизни.

К началу XX века в Рукавишниковском приюте содержалось 150–160 воспитанников. В основном это были подростки 13–15 лет, пойманные на кражах.

Сначала воспитанники пребывали в приюте столько, сколько назначил судья. С 1892 года решать, исправился ли воспитанник, вместо суда разрешили руководству воспитательно-исправительных учреждений. Оно могло содержать подростка до 18-летия, но могло освободить и условно (но при этом не меньше, чем через год пребывания). Если тот снова нарушал закон, его возвращали обратно. Большая часть воспитанников проводила в Рукавишниковском приюте три-четыре года.

Читайте также:

Как учили в одной из легендарных школ дореволюционного Петербурга — Карла Мая

Как работали с «трудными» подростками в Рукавишниковском приюте

В отношении того, как следует воспитывать и обучать «трудных» подопечных, в приюте постоянно экспериментировали, и лишь к концу XIX века выстроилась более или менее чёткая система.

Каждый воспитатель работал со своей группой ребят. Сначала групп было четыре, а с 1892 года стало пять: детей делили по степени «испорченности», как тогда говорили, или «педагогической запущенности». Например, были группы для тех, кто стал правонарушителем по принуждению или из-за неблагоприятного окружения, тех, кто воровал из жадности или «по страсти», для «маловоспитанных, глубоко испорченных, пронырливых» и для подростков с особенностями развития. Отстаивая такую систему деления в противоположность возрастному, Константин Рукавишников утверждал, что даже 11-летние «отпетые преступники» могли сбить с пути исправления 16-летних ребят, которых случайно занесло в криминал.

Воспитатели должны были подробно изучать своих подопечных: их прошлое, индивидуальные особенности, состояние здоровья, положительные и отрицательные черты характера, успехи в труде и учёбе, отношения с товарищами, изменения личности во время пребывания в приюте. Все эти сведения они заносили в записные книжки. В свободное время и выходные воспитателям полагалось беседовать с детьми, читать им книги, иногда участвовать в их играх.

Воспитатели старались действовать убеждением, а общим принципом было совмещение системы наказаний и поощрений. К наказаниям, кроме замечаний и выговоров, относились и более серьёзные. С позиции нашего времени они воспринимаются жестокими, но на фоне других подобных заведений Рукавишниковский приют был более гуманным. Например, за леность воспитанника могли лишить чая (и, соответственно, сладкого), а за драку заключить в карцер или «удалить от товарищей» на срок от семи дней до полутора месяцев — но без полной изоляции вообще от всех, что практиковалось в других местах. Среди прочих дисциплинарных мер были: стояние у стены в течение четверти часа, работа в воскресенье и в праздничные дни, а также «чёрная работа» (накачать воды, принести дров, почистить двор). Телесные наказания не исключались полностью, но с 1889 года их могли назначить только коллегиально и единогласно советом из директора, его помощника, священника, врача и четырёх воспитателей.

Поощрения за прилежание в учёбе, работе и примерное поведение тоже использовали разные: от подарков, лакомств и особых нашивок на одежду до разрешения держать у себя птицу как питомца, допуска к прислуживанию при богослужении в храме, посещения экскурсий и театров, участия в спектаклях, которые ставили в приюте сами, и в детских праздниках, устраиваемых благотворительными обществами.

Самым же главным поощрением служили отпуска на праздники к родным либо, если семьи у мальчика не было, к знакомым, но только к тем, которые были известны приюту в качестве благонадёжных людей. Методом поощрения было и досрочное освобождение — оно разрешалось после отбытия 2/3 срока. В целом воспитанники соблюдали режим скорее потому, что боялись лишиться поощрений, чем из страха перед наказаниями.

Ключевой же воспитательной мерой был труд. Младших и недавно поступивших новичков сперва обучали выжигать и резать по дереву, плести корзины, чинить свою одежду. После этого подростка направляли на работу в одну из девяти мастерских: переплётную, футлярную, малярную, портняжную, сапожную, токарную, столярную, слесарную или кузнечную. При распределении учитывались физические данные, уже имеющиеся знания и навыки в ремёслах, мнение врача, заполненность мастерских и личное желание подростка.

Интересный нюанс: здесь исходили из того, что каждый ребёнок должен под руководством мастера изготовить вещь с нуля и до финальной точки. В других приютах, да и поначалу в самом Рукавишниковском, действовала другая система обучения ремёслам: там осваивали сначала отдельные приёмы, а уже потом отрабатывали их все при создании конкретной вещи. Но Константин Рукавишников считал, что при таком подходе ребёнок слишком долгое время не увидит ценности вещи, созданной его трудом, а это важно для мотивации. Да и материалы расходуются неэкономно. Поэтому тут обучали сразу изготавливать целое изделие — сначала что-то совсем простое, потом переходили к более сложным.

Готовые изделия продавали в магазине при приюте, кроме того, мастерские принимали заказы.

На ремесленной выставке 1882 года экспонаты воспитанников приюта получили Большую золотую медаль. Через два года учреждение приняло участие во Всемирной выставке арестантского труда в Риме, где было отмечено бронзовой медалью.

Читайте также:

Система Макаренко: в чём её суть и как он к ней пришёл

Для общеобразовательного школьного обучения воспитанников тоже делили на группы — но по уровню знаний и умений, а не «испорченности». Программа включала Закон Божий, русский язык, арифметику, церковнославянскую грамоту. Дополнительно преподавали рисование, черчение и технологию (в рамках обучения ремёслам), а также пение и музыку. По возможности в программу добавляли элементы природоведения и истории.

Оценок тут не выставляли, домашнюю работу не задавали, а с отстающими вели вечерние занятия. В 1913 году был сформирован особый вспомогательный (коррекционный) класс.

Так как дети прибывали в приют на протяжении всего года, была введена особая программа — она применялась практически повсеместно в подобных учреждениях. Новеньких отправляли в специальную группу, а потом по результату первого экзамена (а экзамены здесь сдавали трижды в год — в мае, августе и январе) распределяли по классам. Тех, чей срок пребывания в приюте заканчивался раньше экзаменов, вместо учёбы направляли на работу в мастерских. Константин Рукавишников признавал, что так сокращается срок обучения, но считал это меньшим злом. Не все воспитанники проходили полный школьный курс, но большинство (более 90%) выходили грамотными, некоторые после приюта переходили в обычные школы.

При приюте была хорошая библиотека, она пользовалась у воспитанников популярностью. Большое внимание также уделялось гигиене, религиозному воспитанию и физическому развитию — «дядьки», то есть помощники воспитателей, следившие за порядком в приюте (их набирали из отставных унтер-офицеров), занимались с детьми общей и военной гимнастикой.

Администрация Рукавишниковского приюта старалась помогать воспитанникам после выхода в самостоятельную жизнь. В 1888 году в нём после череды экспериментов ввели патронат, суть которого заключалась в том, что администрация подыскивала выпускникам подходящее место работы, помогала в трудных жизненных обстоятельствах.

После выпуска каждый мальчик получал инструменты согласно освоенной профессии и пособие на одежду. В приюте же оставался капитал в 40 рублей на его имя (это больше месячной зарплаты квалифицированного рабочего, например столяра), часть которого служила залогом работодателю на случай «если воспитанник будет вести себя особенно дурно».

Благодаря такому условию ремесленникам было проще принимать на работу бывших малолетних преступников — получалось, что приют брал на себя материальную ответственность на случай «если вдруг что». Если же всё шло хорошо, то через три года испытательного срока капитал полностью переходил в распоряжение выпускника, и он мог пустить его на развитие своего дела.

За первые два года действия этой программы приюту не пришлось заплатить ни одного залога. Только четверо из 58 выпускников 1889–1890 годов попались на дурных поступках. Константин Рукавишников говорил: «Нам стало действительно легко устраивать наших воспитанников». В 1899 году в приюте создали Общество попечительства над бывшими воспитанниками. Оно присматривало за всеми выпускниками до достижения ими 21 года. В большинстве других подобных заведений ничего подобного не было.

Конечно, Рукавишниковский приют был далеко не идеальным заведением. Так, режим, при котором дети одновременно учились и работали, был очень тяжёлым. Просто представьте: встать в полшестого утра, отработать два часа в мастерской, затем учиться до 12:30, а после обеда и отдыха снова работать с двух часов дня до восьми вечера — так жить и взрослому было бы нелегко. Вряд ли при этой нагрузке стоило рассчитывать, что дети будут внимательны и сосредоточены на уроках.

Не всё хорошо было и с реализацией системы патроната, как бы прекрасно она ни выглядела в качестве идеи. Некоторые выпускники после выхода из приюта «растворялись» в большом городе, и невозможно было понять, действительно ли они успешно трудоустроились. Так, из 58 человек 14 не сообщили приюту о перемене места жительства и вследствие этого лишились своего права на выпускной капитал.

Не все профессии, которые давали в приюте, позволяли легко найти работу. В Москве, как и в других городах, сапожников, столяров и плотников было и так предостаточно, в деревнях в них не очень-то и нуждались.

Но даже такая поддержка была намного лучше, чем ничего. Приют Рукавишниковых стал одним из флагманов воспитательно-исправительной системы дореволюционной России. Он по праву мог гордиться своей системой перевоспитания.

По статистике, вновь возвращались к преступной деятельности не больше 10% выпускников. Для сравнения: в Петербургской земледельческой колонии, которая наряду с Рукавишниковским приютом считалась одним из лучших воспитательно-исправительных заведений в Европе, этот показатель составлял 25%, а в тюрьмах, по разным данным, от 70 до 96%.

При приюте стали готовить будущих воспитателей в том числе для других аналогичных заведений — на полугодовых курсах.

Что стало с приютом дальше и какое влияние он оказал

Также во многом по инициативе попечителя приюта Константина Рукавишникова с 1881 года стали проходить съезды представителей русских исправительных заведений для несовершеннолетних. На них общественники со всей страны обменивались опытом, разрабатывали более эффективные методы работы. Всего состоялось восемь съездов. Они сыграли важную роль в совершенствовании практики и развитии российского законодательства.

Так, после того, как Константин Рукавишников поднял вопрос о досудебных изоляторах, не приспособленных для детей, был принят закон 1893 года о специальных отделениях для несовершеннолетних подследственных. Законы 1897 и 1909 годов ввели новый не только для Российской империи, но и для всего мира особый порядок судопроизводства над несовершеннолетними и расширили круг лиц, помещаемых в приюты: к ним отнесли беспризорных, нищенствующих, бродяжничающих, отбившихся от рук — чтобы те не стали преступниками.

Особое положение Рукавишниковского приюта объяснялось его материальной обеспеченностью. Большую часть его бюджета — 32 тысячи (по данным 1880 года) из 35 тысяч вносила Московская городская дума. Это была самая крупная сумма из тех, что выделялись на более чем 70 учебных заведений на балансе города. Многие же нестандартные нужды приюта, например расходы на обучение пению, музыке, награды служащим, Рукавишниковы оплачивали из личных средств.

Другие воспитательно-исправительные учреждения такими деньгами не располагали: в среднем по России на содержание одного воспитанника тратили почти в два раза меньше — 274 рубля 42 копейки против 507 рублей в приюте Рукавишникова. Деньги приходилось собирать даже с помощью кружечных сборов, и их всё равно не хватало. Кадров тоже не хватало, а результаты работы были слабыми — например, многие воспитанники так и не осваивали грамоту.

Да и самих приютов и колоний было недостаточно: к 1898 году из примерно 4000 подлежащих помещению туда реально в них находилось только 1414. А в общей доле приговоров несовершеннолетним эта цифра и вовсе была незначительной.

После 1917 года Рукавишниковский приют закрыли, в его здании разместили приёмник-распределитель. А вот загородное подразделение знаменитого приюта — Икшанская земледельческая воспитательная колония — продолжило работать и существует до сих пор. Новую страницу в работе с малолетними преступниками и беспризорниками вскоре открыли уже советские специалисты.