«Царь отрёкся, уроков не будет»: воспоминания бывшей гимназистки про 1917 год
Был в истории такой период, когда не учителя и директора школ устанавливали в ней порядки, а ученики. Но нельзя сказать, что это было так уж здорово.
Изображение: МАММ / МДФ / История России в фотографиях / Skitterphoto / Pixabay / Ольга Скворцова / Skillbox Media
«Наступил 1917 год. Всё шло своим чередом. Только мы были старше на один год и перешли в следующий класс. Учение давалось легко. Голова была пустая. Забавлялись тем, что подсыпали попику чихательный порошок. <…> И вот в феврале в класс входит растерянная учительница словесности и говорит: „Царь отрёкся, уроков не будет“ — и ушла. Мы в полной растерянности посидели, посидели и пошли домой. Дома была тоже растерянность, хотя все и поздравляли друг друга. Но что будет дальше, никто не знал. <…>
Учащиеся средних школ «объединились». Я помню митинг учащихся в театре. Театр был битком набит. Руководил митингом студент Расторгуев, кажется, эсер. Надо было что-то делать. Решили бастовать. За предоставление самоуправления, за то, чтобы из класса выходить без спросу, против латыни, и ещё много подобных требований. Мы постановили не бастовать, так как наша гимназия считалась «революционной». В школах проходили митинги, в которых выбирали представителей от учащихся в педсоветах. Лёня Гинцбург и Лёва Козлов были заводилами всего этого и заседали в педсовете и каких-то школьных организациях, не помню, как они назывались. У нас было всё тихо. Ни в каких педсоветах мы не заседали».
Источник: В. А. Флоренская. Моя жизнь. — М.: «Новое литературное обозрение», 2022.
Контекст
Автор этих мемуаров — Вера Александровна Флоренская (1900–1996). Она была внучкой священника и дочерью агронома, её школьные годы прошли в Красноярске. Училась она в частной гимназии «подпольно либерального» толка — среди тамошних преподавателей было немало бывших политических ссыльных, и преподавали они весьма вольно. Именно это Флоренская имеет в виду, отмечая, что её школа и так считалась революционной. Упомянутый здесь Лёня Гинцбург — друг детства, впоследствии ставший её мужем и профессором права.
После революции 1917 года учебные заведения действительно охватила волна установления самоуправления учащихся. У Флоренской описан мягкий сценарий, а кое-где совершенно отказывались соблюдать прежнюю дисциплину. Возможно, причиной этого явления была не только «революционная лихорадка», но и чрезмерно жёсткие правила, существовавшие как в казённых, так и в большинстве частных школ эпохи царизма: воспользовавшись возможностью, подростки восстали против всего, что их «достало».
«Я разговорилась с каким-то служащим из Екатерининского института. <…> По его словам, он 35 лет служит в институте и никогда не думал, что доживёт до такого безобразия, какое творится там теперь: <…> крик, свист целый день, курят даже в столовой, везде валяются окурки, везде грязь, никто не соблюдает никаких правил и тому подобное. О занятиях лучше не говорить», — писала в 1918 году в своём дневнике Надежда Николаевна Платонова, жена известного историка Сергея Фёдоровича Платонова (1860–1933).
Стихийно появились самоуправляемые объединения — Коллегия по делам учащихся (сокращённо — Колдуч) и Общий союз средних учебных заведений (ОССУЗ). Писатель Лев Васильевич Успенский в «Записках старого петербуржца» (были изданы в 1990 году в издательстве «Лира») вспоминал, как, будучи 17-летним гимназистом, попал на такое собрание, где зарождалось одно из этих обществ:
«На втором этаже по всем коридорам не слишком приспособленного для своего назначения здания шумело великое множество таких же не мальчиков — не юношей, не девчонок — не девушек, каким был и я. Никогда до этого мне не приходилось видеть ничего подобного: ой-ой-ой! <…> Я проследовал, куда мне вежливо указали два мальчика, — в небольшой и уже до отказа набитый зал. Там как раз начиналось, а через десять минут пошло полным ходом нечто, мною никогда доныне не виданное: первое в Петрограде „инициативное собрание учащихся средне-учебных заведений Петроградской стороны“. <…> На том собрании было много шуму. На кафедру взбегали мальчики и девочки — почти мальчики, чуть что не девчонки — и вдруг произносили речи, как самые опытные думские краснобаи».
«Мы начали с того, что учредили в центре города как бы „главный штаб“. Очень просто как. Явились четверо гимназистов — я в том числе — в один из апрельских дней с утра в 3-ю гимназию, в Соляном переулке, и заявили её директору, что мы оккупируем здание, отменяем занятия на три дня и будем отсюда „руководить всем“», — вспоминал Успенский дальше. Директор, естественно, ответил: «Не потерплю!» — за что… был заперт под «домашний арест» своими же учениками.
Но далеко не всех радовали новые порядки. Та же Платонова записала в дневнике и такую историю: «Вчера вечером была у нас Ольга Ефимовна Корнилович и между прочим рассказала, что в Демидовской гимназии, где она преподаёт, на заседаниях Педагогического совета всегда присутствует депутатка от учащихся, „чтобы наблюдать за преподавателями“. Так вот недавно во время заседания произошёл такой казус: новый, „выборный“ директор <…>, который непрерывно и усердно раскланивается в сторону учащихся, сказал, что теперь необходимо выслушать мнение депутатки от учащихся: может быть, она желает что-нибудь заявить. Тогда депутатка (ученица III класса), краснея и смущаясь, сказала, что у них действительно есть два желания: 1) чтобы перед началом уроков читалась молитва, 2) чтобы опять были классные дамы, „потому что так невозможно“. Это было как удар грома. Директор заявил, что он не может допустить даже обсуждения этого заявления, потому что тогда гимназию тотчас же закроют как контрреволюционную».