Российское образование в эмиграции: как это было

Из этой статьи вы узнаете:

• кто создавал российским эмигрантам за границей специальные школы и вузы;
• в чём заключалась особая философия эмигрантского образования и какой вклад внесли педагоги-эмигранты в педагогику как науку и практику;
• как были устроены школы и вузы российского зарубежья сто лет назад;
• как долго просуществовала сеть эмигрантских школ и вузов и что с ними произошло.

Кто открывал учебные заведения для русских эмигрантов

Сколько людей столетие назад покинуло Россию из-за Октябрьской революции 1917 года, Гражданской войны и красного террора, точно не известно. Согласно одной из самых распространённых оценок — около двух миллионов человек. Уезжали в основном в Турцию, Германию, Францию, Чехословакию, Югославию, Сербию, Болгарию и Маньчжурию.

Значительная часть уехавших принадлежала к интеллигенции, то есть уровень образованности эмигрантов был выше среднего по России: почти все имели начальное, две трети — среднее, а каждый седьмой — высшее образование. Конечно, их волновал вопрос обучения детей. По разным подсчётам, только в Западной Европе в эмиграции оказалось от 50 до 80 тысяч детей школьного возраста, а также от 14 до 21 тысячи представителей российского студенчества.

Оказавшись за границей, отечественные педагоги практически сразу стали кооперироваться. Они устраивали съезды и создавали общественные организации по вопросам эмигрантского образования. Например, были такие:

• Педагогическое бюро по делам низшей и средней русской школы за границей,
• Объединение русских учительских организаций за границей,
• Союз русских педагогов средней и высшей школы в Чехословацкой Республике,
• Центральный (Фёдоровский) комитет по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей,
• Объединение русских эмигрантских студенческих организаций,
• Российский академический союз,
• Ассоциация учителей-эмигрантов.

Помогали в вопросах образования российских детей и студентов и другие эмигрантские организации. В первую очередь Земско-городской комитет помощи русским беженцам за границей (Земгор), а также Всероссийский союз городов, Объединение российских земских и городских деятелей, Комитет русских эмигрантов, Русский национальный комитет, Русский национальный союз и другие. Русские учебные заведения открывались и при заграничных православных приходах.

Европейские правительства тоже поначалу взяли на себя часть затрат по содержанию эмигрантских учебных заведений и установили для них режим наибольшего благоприятствования. Так, в первые послереволюционные годы российские учебные заведения за границей на 76% финансировались из государственных средств. Остальные расходы покрывали частные пожертвования как самих эмигрантов со средствами, так и сочувствовавших им местных жителей и организаций.

Правда, приведённые выше цифры правительственных расходов относятся в основном к славянским странам, в первую очередь Чехословакии и Югославии. Там эмигрантов встречали наиболее лояльно, поскольку Российская империя ранее поддерживала их движение за независимость. Чехословацкая республика (ЧСР) некоторое время была центром образования российского зарубежья, а Прагу даже прозвали «русским Оксфордом». Во многом — благодаря начавшемуся там в 1921 году проекту «Русская акция» Томаша Масарика и его сподвижников. Согласно ему, ЧСР выделяла 5% среднегодового бюджета страны, чтобы собрать и сберечь российские культурные силы, которые, как ожидалось, после краха большевизма (в котором мало кто сомневался) начнут строить в России демократическое общество.

Впрочем, Франция, Бельгия, Болгария, Польша, Германия и Италия (до прихода к власти фашистской партии и Бенито Муссолини) тоже оказывали организационную и финансовую помощь российским педагогам-эмигрантам.

Так было, конечно, не везде. Например, с 1920 года в Бессарабии, которая до 1917 года входила в состав Российской империи, а потом стала частью Румынии, запретили преподавание на русском языке, а двумя годами позже даже изучение его как иностранного оказалось под запретом.

Там, где русскому эмигрантскому образованию помогали, оно в 1920–1925 годы развивалось. Российские педагоги создали сеть школ, учебных и научных центров, работали над содержанием образования, размышляли о его смысле.

Читайте также:

10 фактов о школах в дореволюционной России

На каких принципах строилось эмигрантское образование

Среди тех, кто уехал за границу после революции, оказалось много научных работников, в том числе с мировым именем. Кроме науки, они занимались и преподаванием в университетах — и продолжили эту работу за границей, а кроме того рассуждали об идеологии и целях образования.

Преподаватели-эмигранты стремились сохранить российское научное знание, образованность, культуру, веру и традиции — словом, национальную идентичность. Они тоже верили в то, что создают резерв для восстановления досоветской России после падения коммунистического режима, на которое все первое время надеялись.

Но когда стало понятно, что пребывание за границей затягивается, акцент в образовательной деятельности эмигрантов сместился на то, чтобы, с одной стороны, воспитывать в своих учениках любовь к России, а с другой — готовить их всё-таки к реальной жизни в эмиграции. Философия эмигрантского образования опиралась на общечеловеческие и национальные ценности, формирование у детей и подростков национального самосознания и патриотизма, на православное воспитание. Революция и война извратили представления о морали некоторых детей, и теоретики эмигрантской школы считали, что важно развивать у ребёнка идеи верховенства права и недопустимости мщения.

Читайте также:

Былое: как революционное самолюбие послужило особой мотивацией к учёбе

У российского образования в зарубежье не было единого центра, тем не менее оно сложилось в некую систему с характерными чертами. Система эта состояла из младшей и средней школы, кадетских корпусов и женских институтов, вузов, профессионально-технических школ, сельскохозяйственных и приходских училищ, дошкольных и внешкольных организаций, приютов для эмигрантских сирот.

От подобных заведений, работавших в России до революции, эмигрантские кое-чем отличались. Например, не было разницы между классическими гимназиями и реальными училищами, и значительная часть школьной программы посвящалась изучению языка страны пребывания, тогда как преподавание латыни, наоборот, сокращалось, вводились принципы трудового обучения. А ещё школы, как правило, не разделялись на мужские и женские, как было принято в Российской империи. На это просто не хватало помещений.

В целом педагоги российского зарубежья понимали, что, по выражению Николая Ганца, «возврата к старой школе нет… Но долог и труден путь к школе новой». Они отстаивали многие прогрессивные педагогические идеи: последовательность в преподавании и воспитании, уважение к личности ребёнка, необходимость отказаться от муштры и заучивания и ограждать детей от неблагоприятной среды.

Педагоги-эмигранты внесли свой вклад в развитие дидактики, социальной и коррекционной педагогики, педагогической психологии и других отраслей. Например, огромное влияние оказала концепция Питирима Сорокина, согласно которой школа — важнейший этап в продвижении по системе социальной стратификации. Труды Сергея Гессена легли в основу системы профессионального обучения в Италии, а Елена Антипова создала уникальные учреждения коррекционной педагогики в Бразилии.

При этом эмигранты пристально следили и за развитием советской педагогики. Они отмечали её сильные места, например, стремление сделать образование всеобщим, но критиковали как за радикальные эксперименты раннего СССР, так и за последовавший за ними консервативный отказ от любого новаторства.

Читайте также:

Как большевики радикально реформировали школу, а потом устали от экспериментов

Как были устроены эмигрантские школы

Ближе к середине 1920-х годов усилиями самих эмигрантов, благотворителей и правительств некоторых стран у рассеянного российского зарубежья появилась сеть начальных и средних русских школ. Так, в 1924 году Земгор субсидировал 90 таких учебных заведений: 43 средних и 47 начальных. По разным данным, в них обучалось от 6,8 до 13,7 тысячи детей.

Большая часть русских школ действовала в Чехословакии, Югославии и Болгарии. Работали они также в Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии, Польше, ранее входивших в Российскую империю (там эти школы появились на основе тех, которые сохранились с имперских времён). Ещё 17 школ были разбросаны по другим европейским странам, и некоторое их количество открывалось на других континентах. Всего к 1929 году русских школ за границей насчитывалось около 120.

Работали там профессиональные учителя, которых среди эмигрантов оказалось немало. В основном — женщины. В большинстве школ обучение шло по программе выдающегося педагога Петра Каптерева, разработанной в 1915–1916 годах и считавшейся одной из лучших в дореволюционной России. Однако эмигранты внесли в неё значительные изменения. Так, педагоги получили большую свободу, а главный акцент в обучении сместился с механического заучивания на понимание. Также, в соответствии с концепцией Сергея Гессена, в программу ввели элементы трудового обучения: при школах работали учебные мастерские. Это позволяло ученикам получить профессию и устроиться на работу сразу после выпуска.

Особое место в программе отводилось предметам так называемой «Россики» или «родиноведения»: русскому языку, географии и истории России.

Учебные группы делили по уровню знаний (младшая, средняя, старшая), а не возрасту. Сказывалась специфика обучающихся: среди них были как малыши, никогда не ходившие в школы, так и 20–25-летние молодые люди, которые не успели доучиться, но уже повидали войну. Бывало и так, что в школы приходили дети, вовсе не знавшие русского языка. Для них открывали специальные подготовительные группы.

Другим важным аспектом стала работа с детьми, которые ходили также в обычные (не эмигрантские) местные учебные заведения страны пребывания или собирались поступать в них. Так, в 1921 году Российский академический союз составил критерии государственной аттестации детей эмигрантов. Первая испытательная комиссия для них открылась в Праге в 1923 году. Она состояла из российских преподавателей, работающих в местных учебных заведениях, и выдавала свидетельства об образовании, утверждённые чешским министерством образования, с которыми можно было поступать в чешские вузы. Такие документы нужны были не только школьникам, но и молодым людям, в суматохе переездов потерявшим свои аттестаты зрелости. Впоследствии подобные комиссии открывались и в других странах.

Для тех детей, которые ходили в обычные школы страны пребывания, создавали специальные курсы и особые эмигрантские школы, работавшие в те дни, которые в обычных школах были выходными. Кроме того, в ряде французских лицеев детям из России дополнительно к основной программе бесплатно преподавали географию и историю России, русский язык и литературу. В таких школах были популярны игровые методы обучения, там часто устраивали театральные постановки, использовали творческие задания и много внимания уделяли внеурочной деятельности — индивидуальным беседам, выбору книг для чтения, украшению классных комнат. Всё это, с одной стороны, должно было привлекать детей и подростков в школу, а с другой — прививать им чувство принадлежности к русской культуре.

Каким было высшее образование

В высшем образовании педагогические круги российского зарубежья также работали в двух направлениях: помогали студентам-эмигрантам учиться в вузах по месту пребывания и создавали для них собственные учебные заведения. Здесь также свою роль играли как сами эмигранты, так и принимавшие их государства.

Например, Фёдоровскому комитету удалось заручиться поддержкой французского правительства и университетов, а также благотворительных обществ. В результате нашлись деньги на стипендии и зарплату российским студентам и профессорам, а также на издание научных и методических трудов на русском языке. В ряде французских городов русским студентам предоставили места в общежитиях.

Благодаря этим мерам к 1924 году из полутора тысяч эмигрировавших российских студентов смогли продолжить обучение в вузах Франции 550 человек, причём 441 — со стипендией. Тем, кому стипендия не досталась, комитет помогал найти работу, которую можно было бы совмещать с учёбой.

Схожие преференции российскому студенчеству предоставили власти Бельгии и Италии. Ещё эмигрантам удалось выхлопотать право на въезд в США для российских студентов. Несколько тысяч стипендий для россиян выделило правительство Чехословакии (в 1920-х — начале 1930-х годов там в вузах обучалось около 7000 наших эмигрантов). В итоге почти половина российских студентов, оказавшихся за границей, продолжила учёбу.

Учиться эмигрантам, кстати, было непросто. Многие после длительного перерыва в занятиях не блистали успехами. Так, в Праге из 1193 поступивших в 1923 году студентов смогли сдать минимум необходимых экзаменов только 473 человека (39%). Больше половины минимума осилил 331 студент, менее — 285, а 82 не смогли сдать его вовсе. Учебные трудности совмещались с общей неустроенностью. Стипендии едва хватало на жизнь, да и с выплатами её возникали проблемы, многим студентам приходилось подрабатывать. Вот, например, письмо одного из студентов председателю Объединения русских эмигрантских студенческих организаций, написанное в 1924 году в Праге:

Эмигранты открывали также и свои вузы. Центром их сосредоточения стала всё та же Чехословакия, потому что власти этому содействовали и выделяли деньги. Так появились, например:

• Русский педагогический институт имени Яна Амоса Коменского;
• Институт сельскохозяйственной кооперации;
• Высшее училище техников путей сообщения;
• Русский институт коммерческих знаний;
• Русский юридический факультет под управлением Карлова университета;
• Русский народный университет (позднее переименованный в Русский свободный университет) — для тех, кто не мог учиться днём.

Специализация высших эмигрантских школ состояла в том, чтобы подготовить специалистов для будущего возвращения в Россию, а также закрыть потребности самих эмигрантов. Например, Пединститут имени Коменского готовил инструкторов и руководителей, которые смогли бы воссоздавать работу российских школ после падения большевизма.

Читайте также:

«Студенчество начала 20‑х было одним из самых светлых явлений той горестной эпохи»

Подобные учебные заведения появлялись и в Париже. Здесь открылись:

• Русская политехническая школа (позднее переименованная в Русский высший технический институт);
• Русский народный университет;
• Франко-русский институт, диплом которого приравнивался к тем, что выдавали французские университеты;
• Русский коммерческий институт;
• Свято-Сергиевский богословский институт и семинария (они открылись на деньги прихожан);
• Русская консерватория им. С. В. Рахманинова;
• Высшие военные курсы генерала Н. Н. Головина (диплома они не давали).

Также при Парижском университете (Сорбонне) были созданы русские отделения на юридическом, историко-филологическом и физико-математическом факультетах.

Свои вузы эмигранты создавали и в Болгарии, Югославии, Германии, Эстонии, Латвии и даже в Харбине (Китай). В Софийском державном университете русским студентам разрешили учиться и защищать дипломы на родном языке. В Югославии на работу приняли более ста преподавателей из России, а Русский научный институт в Белграде финансировался из государственного бюджета.

В основу системы — организационной структуры, учебных планов и программ — зарубежных российских вузов лёг университетский Устав 1884 года, который действовал в Российской империи вплоть до революции.

Чаще всего российские заграничные вузы работали под патронажем Министерств просвещения и иностранных дел по месту пребывания. Но были и исключения. Например, Русским институтом сельскохозяйственной кооперации в Праге заведовало Министерство земледелия ЧСР. При этом содержательная и оценочная сторона деятельности оставалась в ведении самих учебных заведений.

Как дальше сложилась судьба эмигрантских школ и вузов

Несмотря на поддержку, эмигрантским учебным заведениям всё равно отчаянно не хватало средств. Школы и вузы могли располагать звёздным преподавательским составом, но не имели достаточно помещений, мебели, учебников и пособий. Переизданные учебники имперского периода к тому времени становились устаревшими, ввозить новые пособия из СССР по политическим и экономическим причинам было невозможно, а на издание новых собственных материалов чаще всего не хватало средств. Неудивительно, что студенты сами издавали тексты конспектов лекций. Но, кстати, похожая проблема наблюдалась в то время и в СССР.

Читайте также:

Как при советской власти вузы росли словно грибы после дождя, а потом исчезали

Когда стало ясно, что советская власть установилась вполне крепко и вряд ли скоро рухнет, финансовая поддержка от местных властей иссякла, и это стало катастрофой для многих эмигрантских учебных заведений. Так, в Чехословакии за 1926–1929 года закрылись Русский педагогический институт, Русский институт сельскохозяйственной кооперации, Русский коммерческий институт, Русский институт транспортной связи и Русский юридический факультет. Все эти учебные заведения проработали не больше пяти-десяти лет.

Не имея средств, школы и вузы зачастую не могли платить и достойную зарплату преподавателям. Российские учителя зарабатывали меньше прожиточного минимума тех стран, куда занесла их судьба. Например, в Чехословакии их средняя зарплата составляла 100–200 чешских крон при прожиточном минимуме в 400 крон на одного человека. Схожая картина наблюдалась в Югославии, Болгарии, Германии, Польше.

Чтобы выжить, российским педагогам приходилось подрабатывать физическим трудом или работать в нескольких школах сразу.

Читайте также:

Сколько зарабатывали и как жили учителя в Российской империи

Денег не хватало не только самим учебным заведениям, но и тем, кто в них учился. Обучение в русских школах стоило дороже, чем в обычных местных (увы, всё равно плата не могла покрыть всех расходов), а большинство эмигрантов жили на чужбине очень бедно, практически впроголодь — и для них образование детей в родных традициях становилось непосильной роскошью. В итоге даже в благоприятные для русских школ 1920-е годы их посещали только около 20% детей эмигрантов. Во Франции, например, выходцы из России предпочитали отдавать детей в местные школы, где начальное образование было бесплатным.

Поэтому к середине 1920-х годов значительная часть школ российского зарубежья закрылась, а часть перешла на формат дополнительных курсов или школ выходного дня. Ученики ходили туда раз в неделю и довольно неохотно, ведь для них это была дополнительная нагрузка, даже при игровом формате занятий. Чтобы подстегнуть посещаемость, эмигрантским преподавателям удалось добиться того, что оценки по «русским факультативам» во французских школах стали учитывать при раздаче наград за успехи в учёбе. Но полноценно заниматься дети эмигрантов всё равно не могли. Давать им домашние задания было бессмысленно — у них всё равно не было времени на выполнение из-за занятости основными уроками в обычных школах. В итоге в 1930-е годы многие эмигрантские школы стали закрываться просто из-за недостаточного числа учеников.

Последним ударом для эмигрантских школ и вузов стала Вторая мировая война и предшествовавшие ей события. В этот период большая часть оставшихся к тому времени учебных заведений российского зарубежья тоже перестала существовать. Например, Русский юридический факультет в Харбине, который считался самостоятельным вузом, закрылся в связи с оккупацией Маньчжурии Японией.

Впрочем, некоторым учебным заведениям всё же удалось пережить все потрясения. Так, в Париже Русский высший технический институт и русская гимназия просуществовали до начала 1960-х годов, а Русская консерватория работает до сих пор.

Ну главной проблемой, пожалуй, были даже не деньги, а то, что эмигрантская школа постепенно теряла связь с актуальной русской культурой. Она замыкалась на самой себе, а дети эмигрантов, естественно, всё больше интегрировались в культуру и общество той страны, где жили.

Цели вузов изменились — на первый план вышла задача адаптации к жизни на чужбине. С середины 1930-х годов эмигрантские вузы уже готовили специалистов для стран пребывания и вносили вклад в развитие экономики и культуры этих государств. Забота о сохранении связи детей с далёкой родиной и её культурой в итоге целиком легла на семьи.

Тем не менее именно благодаря эмигрантским школам и вузам многие дети и молодые люди сохранили родной язык, не забыли свои корни, смогли получить или закончить начатое на родине образование. А для некоторых она и вовсе стала единственной связью с потерянной семьёй и родиной.