Былое: как Корнея Чуковского исключили из гимназии за чужой дневник

«Началось с того, что Зюзя получил на этой неделе целых две единицы — по каким предметам, не помню. Эти единицы были проставлены классным наставником Флеровым в его школьный дневник. И он должен был показать их отцу, чтобы тот подписался под ними. Но так как Зюзин отец, владелец ресторана у Воронцовского сада, грозился избить его за первую худую отметку, он, по совету своего товарища Тюнтина, переделал у себя в дневнике обе единицы на четвёрки. Дело было нетрудное. Отец Козельского не заметил обмана и подписался под фальшивыми четвёрками с большим удовольствием.

Но Зюзя был малоопытный жулик: когда ему пришлось превращать четвёрки „назад“ в единицы (для предъявления классному наставнику), он так неумело стёр лишние чёрточки перочинным ножом, что вместо них образовались две дырки.

Что было делать? Если классный наставник увидит ужасные дырки, лучше Зюзе не возвращаться домой. Нужно было скрыть следы преступления.

И вот вчера вечером, по совету того же Тюнтина, Зюзя решил похоронить свои единицы в глубокой могиле, из которой они не могли бы воскреснуть. Пробрался тайком в наш гимназический сад, выкопал под акацией ямку, не очень глубокую, так как почва была жёсткая, кремнистая, и закопал там навеки свой многострадальный дневник. Он был уверен (и в этом убедил его Тюнтин), что, чуть он заявит о пропаже своего дневника, ему тотчас же выдадут новый, без единиц и двоек, без замечаний и клякс, и тогда он начнёт новую, светлую, прекрасную жизнь.

Был лишь один свидетель этих тайных похорон дневника: пёс Эсхил, ньюфаундлендской породы. Эсхил принадлежал Шестиглазому. Шестиглазый каждое воскресенье прогуливался с Эсхилом по приморской аллее с незажжённой сигарой во рту. У Эсхила были добрые, человечьи глаза. Они глядели на Зюзю с братским сочувствием.

И этот-то ласковый пёс, так приветливо вилявший своим добрым хвостом, предал Зюзю, как последний подлец.

Чуть только Зюзина работа была кончена и Зюзя удалился счастливый, собака разрыла своими добрыми лапами могильную насыпь, схватила зубами похороненный под нею дневник и, не понимая всей безнравственности своего поведения, побежала прямо к Шестиглазому, замахала добрым хвостом и положила добычу к ногам повелителя. Теперь этот дневник находился в правой руке Шестиглазого, вымазанный землёю, измятый и рваный. Шестиглазый изящно помахивал им перед носом Козельского, угрожая преступнику чуть ли не Сибирскою каторгою».

Контекст

Николай Корнейчуков, ставший впоследствии самым известным советским и российским детским писателем — Корнеем Чуковским, учился в одесской гимназии в конце 1880-х — начале 1890-х годов. Обучение было платным и стоило больших усилий его матери: крестьянка по происхождению, она в одиночку растила двоих детей и работала прачкой, мечтая обеспечить им лучшее будущее. Тем не менее доучиться Коле не удалось — после пятого класса его отчислили.

Автобиографическая повесть Чуковского «Серебряный герб» посвящена как раз этим событиям. Упомянутый в приведённом выше отрывке Шестиглазый — это директор гимназии, он получил своё прозвище за то, что иногда надевал пенсне поверх своих обычных очков. Зюзя и Тюнтин — одноклассники Чуковского.

Зюзя за эту историю с дневником провёл по четыре часа два дня подряд в карцере. Тюнтин, подговоривший Зюзю исправить оценки, не пострадал вовсе. А вот Корнейчукова-Чуковского исключили из гимназии, обвинив в том, что именно он стал подстрекателем «преступления». Чуковский объяснял это тем, что история с дневником послужила лишь надуманным поводом, а настоящей причиной исключения стало его низкое социальное происхождение.

В дореволюционных гимназиях царил культ отметок

Первопричиной описанной истории послужил страх Зюзи перед наказанием за плохую отметку. В последней четверти столетия, когда и происходит действие этой повести, развернулась широкая дискуссия вокруг школьных оценок. Критики формализма и схоластичности образовательной системы, говорили о том, что вся суть обучения сводится к борьбе за баллы, а учителя и родители вместо реальных знаний требуют от гимназистов правильных цифр в дневнике. «…Для жизни давалось гимназиями много ненужных знаний, для университетов слишком мало тех же самых знаний, наконец, и туда и сюда представлялись люди, слишком мало развитые. Что же делали преподаватели гимназий? Да занимались борьбою с учениками за баллы; баллопромышленничество поглощало всю деятельность и их, и гимназистов», — писал педагог Владимир Стоюнин. Меткое выражение «баллопрмышленничество» представляет всю образовательную систему как индустрию по производству баллов и содержит намёк на коррупцию (проще говоря, учителя порой вымогали плату за высокие баллы).

Читайте также:

«Дурные баллы вредны во всех отношениях». Циолковский и школьные отметки

«По словам Ивана Митрофаныча, Шестиглазый самый неистовый, самый бесстрашный хабарник и самый знаменитый из всех. Когда в городе хотят выругать какого-нибудь крупного взяточника, говорят: „Он дерёт, как Бургмейстер“. Торговля отметками — опять-таки по словам Ивана Митрофаныча — поставлена у него на широкую ногу. У него даже существует определённая такса: за тройку столько-то, за четвёрку дороже, за пятёрку ещё дороже. Особенно в последнюю четверть, когда подводятся итоги учебному году», — писал Чуковский в «Серебряном гербе».

Кстати, пятибалльная система, действовавшая в дореволюционных гимназиях, несколько отличалась от современной. Тройка считалась достаточно хорошей отметкой, и даже двойка предполагала, что некоторое усилие по исполнению работы всё же было проделано, но не хватило либо прилежания, либо природных способностей. При этом итоговые двойки по некоторым предметам не лишали выпускника гимназии возможности получить аттестат и поступать в университет (подробнее об этом можно прочитать здесь). По-настоящему плохой отметкой считались только единица, а также двойка, если её поставили по Закону Божьему, российской словесности, латинскому и греческому языкам, арифметике и алгебре.

Чуковский описал в повести ещё один уникальный пример «баллопромышленничества», который придумал один из его одноклассников, «финансовый гений» Аристид Окуджалла. Окуджалла занимался страховкой приятелей от плохих отметок: перед каждым «страшным» уроком желающие застраховаться вносили по «пятаку» в кассу. Если страхуемого к доске не вызывали, то его «пятак» ему не возвращали, если вызывали, и он получал двойку или единицу, то ему выдавали из кассы по несколько «пятаков» — «страховое возмещение». Если же вызванному ставили удовлетворительную отметку, его монета просто оставалась в кассе (вероятно, до следующего «страшного» урока). Себе Окуджалла брал небольшой процент. Дело его процветало, ведь домашние физические наказания детей за плохую учёбу были в порядке вещей, а выигранные деньги могли хоть немного утешить.

За что на самом деле отчислили Чуковского

Чуковский утверждал, что директор гимназии, исключая нескольких ни в чём не повинных детей, руководствовался «циркуляром о кухаркиных детях» — так неофициально называли документ, принятый в 1887 году министром просвещения графом Деляновым. Циркуляр рекомендовал не принимать в гимназии детей «кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей», за исключением особо одарённых. У Чуковского и исключённых вместе с ним ребят было простое происхождение, тогда как главный герой этой истории — Зюзя — был сыном директора ресторана, а Тюнтин — сыном подполковника.

Вряд ли в контексте истории с дневником отчисление Чуковского было справедливым, но и трактовка самого Чуковского вызывает некоторые сомнения. Циркуляр Делянова вызвал шквал критики у современников, поэтому применялся он не повсеместно. А после 1897 года, не будучи юридически отменённым, этот документ фактически не действовал, как пишет историк И. В. Зубков. Тот факт, что Чуковский, родившийся в 1882 году, поступил в гимназию в то время, когда этот циркуляр существовал, сам по себе говорит о том, что на самом деле запрет принимать в гимназии «простолюдинов» соблюдался не строго, а значит, и необходимости отчислять таких ребят не было. Возможно, причина отчисления всё же заключалась не в циркуляре или не только в нём, но и в проказах самого Чуковского, о которых он тоже пишет в своей повести.

Стоит учесть, что впервые «Серебряный герб» вышел во время масштабных репрессий — в 1938 году, и контекст того времени позволяет предположить, что Чуковский намеренно подчёркивал классовую дискриминацию в своём дореволюционном прошлом. Создание правильной биографии тогда было необходимо для выживания.

Уверенно утверждать можно одно — исключение из гимназии не разрушило биографию Чуковского, а, напротив, кажется, способствовало развитию его оригинальной личности. Оказавшись без дела, мальчик устроился помощником маляра, но прежде чем приступать к работе, каждое утро с помощью мела исписывал крыши английскими словами, штудируя их по купленному «за четвертак» самоучителю.

Увлечение английским языком дало возможность Чуковскому в 23 года сделаться лондонским корреспондентом газеты «Одесские новости», а впоследствии — начать карьеру переводчика и писателя. Издание переводов Уолта Уитмена, вышедшее в 1907 году, стало первой книгой Корнея Чуковского и сделало его известным в литературной среде.