Былое: «Дети соседей остались безграмотными, потому что не могли одолеть эту премудрость»

«…на следующий день няня просила Нюту начать со мною заниматься и ежедневно проходить несколько букв и слогов, притом непременно в её присутствии, чтобы и она, няня, могла присмотреться, как ребёнка обучать следует, а затем просила матушку каждый вечер хотя минут десять посвящать мне, проверяя пройденное. <…>

Няня ежедневно утром приводила меня к сестре, садилась подле и следила за каждым словом, за каждым замечанием моей учительницы. Она, вероятно, мало давала бы мне отдохнуть после учения, но в продолжение полутора часа моих занятий, во время которых она безотходно присутствовала, у неё накоплялось много дела по хозяйству, и, как только я кончала с сестрой, ей приходилось бежать, чтобы сделать то или другое распоряжение, выдавать провизию или исполнить какое-нибудь поручение. Но, окончив свои дела, она сейчас же засаживала меня за книгу.

Хотя при обучении грамоте тогда ещё не существовало звукового метода, но меня и не учили уже, как это было раньше: „аз, буки, веди, глаголь“, а просто называли буквы, но зато терзали сложными слогами. В азбуке, по которой меня обучали, четыре-пять согласных нанизаны были на гласную в самом невозможном согласовании и сочетании, так, например, „мргвы, ткпру, ждрву“ и так далее. Разбирать и произносить эту невероятную чепуху было настоящею пыткою, и с меня обыкновенно пот катился градом при окончании чтения странички таких языколомных слогов. Если бы не моё желание доставить няне удовольствие, я бы так и застряла на этих слогах, что было со многими детьми наших соседей, которые остались безграмотными только потому, что не могли одолеть эту премудрость. Няня зорко подстерегала, когда матушка возвращалась домой, и немедленно тащила меня к ней для проверки пройденного. Но так как я почти наизусть зазубривала слоги и быстро читала их, то матушка всегда отпускала меня с миром.

Иногда няня после занятий тут же пускалась в рассуждения:

— Ведь как это трудно ребёнку! Ну, зачем это язык-то ломают? Кажись бы, просто взяли да и написали какое-нибудь словечко, ну, к примеру, взять хоть бы „книга“ либо „стол“… Вот ребёнок начитал бы много таких слов и скорёхонько выучился бы читать всякую книжку…

— Ну уж, милая моя, тот, кто книгу пишет, поумнее нас с тобой, — возражала ей матушка, не подозревая, что няня своим природным чутьём и здравым соображением была ближе к пониманию надлежащего метода первоначального обучения, чем она, более или менее образованная женщина.

Когда с великой надсадой и отвращением я покончила с распостылым для меня букварём, меня начали обучать письму, а для чтения дали „Священную историю“ Анны Зонтаг. Какое это было для меня блаженство! С трудом одолев несколько первых страниц этой книги, я начала читать довольно бегло. Няня приходила в восторг. Ввиду того что у нас в доме совсем не было книг для детского чтения, да и вообще их тогда почти не существовало, я ежедневно должна была прочитать один рассказ из Анны Зонтаг и несколько страниц из Пушкина, но непременно всё по порядку, что бы ни попадалось: будь то лирическое стихотворение, поэма, роман, повесть. Теперь я уже с удовольствием шла на урок, а матушка скоро объявила сестре, что нет нужды следить более за моим чтением. Мне было дозволено брать все книги, которые у нас были; но, кроме Пушкина и Анны Зонтаг, у нас были книги, в которых я не понимала ни слова, притом большинство из них на польском и французском языках. Зато Пушкина я перечитывала много, много раз и заучивала на память его стихотворения».

Контекст

Автор этих воспоминаний — Елизавета Водовозова (1844–1923) — описывает, что представляло собой её домашнее образование. Она родилась в разорившейся дворянской семье, возможности пригласить гувернантку не было. В бедных дворянских семействах матери лично обучали детей грамоте, счёту, а иногда и французскому языку (конечно, если сами им владели). В случае с Елизаветой роль учительницы выполняла одна из её старших сестёр, пока их мать была занята хозяйством — пыталась самостоятельно наладить дела в убыточном имении.

Однако странный способ обучения чтению, описанный в этом отрывке, не был следствием дилетантского педагогического подхода. Будь у маленькой Лизы профессиональная гувернантка, она учила бы её так же. А если бы грамоте обучал священник или дьячок, как тогда тоже часто бывало, то ей пришлось бы учиться по более сложным церковным текстам.

Добавьте к такой мучительной для ребёнка методике обучения чтению ещё и то, что дореформенная орфография была гораздо сложнее нашей современной (все эти «яти», «фиты» и «ижицы», нечитаемый твёрдый знак на конце слов), — и становится понятно, почему некоторые дети так и оставались неграмотными. Чтобы одолеть эту муку, требовалось действительно много упорства.

Нам сейчас трудно в это поверить, но первые удобные буквари и специальные книжки для самостоятельного детского чтения, с очень простыми адаптированными текстами, появились в России лишь во второй половине XIX века. Это произошло благодаря Константину Ушинскому и Льву Толстому (последний практиковал собственные педагогические идеи в школе, которую открыл в Ясной Поляне). И Ушинский, и Толстой обосновывали привычный нам звуковой метод — когда ребёнка сначала учат различать буквы и звуки, потом складывать их в слоги, затем слоги — в слова. Для детского чтения они написали специальные книги: Ушинский — книгу «Детский мир. Хрестоматия», а Толстой — «Азбуку».

Читайте также:

Былое: Лев Толстой — о духе школы и своих учительских ошибках

В вышедшем в 1868 и 1869 годах двухтомнике «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии» Ушинский буквально раскрывал глаза своим коллегам-учителям на очевидные с современной точки зрения вещи: дети физиологически не способны долго заниматься одним монотонным делом, и бесполезно от них этого требовать; обучение для них должно быть наглядным.

Однако Елизавету Водовозову учили ещё «по старинке». На момент выхода «Человека как предмета воспитания» Ушинского ей было уже 24–25 лет. Она и сама в это время была учительницей и работала над собственной книгой по педагогике — «Умственное развитие детей от первого появления сознания до восьмилетнего возраста» (книга вышла в 1871 году). Её приход в профессию тоже случился во многом благодаря Ушинскому — дело в том, что Водовозовой повезло учиться у него в недолгий период, когда он был инспектором в Смольном институте благородных девиц и открыл там дополнительный старший педагогический класс. Елизавета стала одной из первых учениц этого специализированного класса. В дальнейшем она вышла замуж за соратника и коллегу Ушинского — Василия Водовозова, тоже педагога, увлечённого инновационными для того времени идеями, которые мы сейчас считаем классикой.

Помня о собственном трудном опыте обучения грамоте, Елизавета Водовозова предлагала развивать у детей родную речь и обучать их чтению на основе текстов народных песен и сказок — потому что дети легко их воспринимают. Она издала сборник таких песен, а также написала несколько детских рассказов.