Былое: «Дело университета — возбудить вопросы, научить спрашивать»

«Преподавание было скуднее, объём его меньше, чем в сороковых годах. Университет, впрочем, не должен оканчивать научное воспитание; его дело — поставить человека à même продолжать на своих ногах; его дело — возбудить вопросы, научить спрашивать. Именно это-то и делали такие профессора, как М. Г. Павлов, а с другой стороны, и такие, как Каченовский. Но больше лекций и профессоров развивала студентов аудитория юным столкновением, обменом мыслей, чтений… Московский университет своё дело делал; профессора, способствовавшие своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского, И. Тургенева, Кавелина, Пирогова, могут спокойно играть в бостон и ещё спокойнее лежать под землёй.

А какие оригиналы были в их числе и какие чудеса — от Фёдора Ивановича Чумакова, подгонявшего формулы к тем, которые были в курсе Пуансо, с совершеннейшей свободой помещичьего права, прибавляя, убавляя буквы, принимая квадраты за корни и х за известное, до Гавриила Мягкова, читавшего самую жёсткую науку в мире — тактику. От постоянного обращения с предметами героическими самая наружность Мягкова приобрела строевую выправку: застёгнутый до горла, в несгибающемся галстуке, он больше командовал свои лекции, чем говорил.

— Господа! — кричал он. — На поле! Об артиллерии!

Это не значило: на поле сражения едут пушки, а просто, что на марже такое заглавие. Как жаль, что Николай обходил университет, если б он увидел Мягкова, он его сделал бы попечителем.

А Фёдор Фёдорович Рейс, никогда не читавший химии далее второй химической ипостаси, то есть водорода! Рейс, который действительно попал в профессора химии, потому что не он, а его дядя занимался когда-то ею. В конце царствования Екатерины старика пригласили в Россию; ему ехать не хотелось — он отправил вместо себя племянника…»

Контекст

Герцен в «Былом и думах» с большим удовольствием вспоминал свои студенческие годы в Московском университете. Его очень интересовали естественные науки, а поскольку преподавали их тогда на физико-математическом факультете, он поступил туда.

Кстати, те, кто шёл в университет не за наукой, а за карьерой, предпочитали юрфак, и поэтому он всегда был самым многочисленным: юридический диплом открывал дорогу в любую государственную службу.

Но больше всего Герцена восхищала сама университетская атмосфера — он видел в ней островок свободы в реакционную николаевскую эпоху, даже несмотря на то, что преподаватели там были очень разные, далеко не всех студенты любили и уважали, что видно и по этому отрывку, и по истории с изгнанием профессора.

Учиться юный Герцен тоже успевал — выпускные экзамены он сдал успешно и получил степень кандидата, а его астрономическая диссертация удостоилась серебряной медали. Причём это его расстроило, потому что сам он рассчитывал на золотую.

«Alma mater! Я так много обязан университету и так долго после курса жил его жизнию, с ним, что не могу вспоминать о нём без любви и уважения. В неблагодарности он меня не обвинит, по крайней мере, в отношении к университету легка благодарность, она нераздельна с любовью, со светлым воспоминанием молодого развития… И я благословляю его из дальней чужбины!» — писал Герцен уже в эмиграции.