Искусство управлять пустотой. Фрагмент книги Марцина Вихи «Как я разлюбил дизайн»
Глава о том, что общего у польского плаката и швейцарского сыра.
Марцин Виха / «Издательство Ивана Лимбаха»
Марцин Виха — польский художник-график, дизайнер обложек, плакатов и логотипов, писатель. В 2021 году «Издательство Ивана Лимбаха» опубликовало его книгу «Как я разлюбил дизайн» — это сборник ироничных эссе, в которых автор исследует, как менялась эстетика дизайна в 1980–1990-х годах.
Размышляя о дизайне фотоаппарата с колёсиком, польского плаката, бланков для голосования, игрушечного «Джипа» и человечков из «Лего», художник рассказывает о Польше, своей семье и самом себе.
Публикуем фрагмент книги в переводе Полины Козеренко и Ольги Чеховой.
Швейцарский сыр
Нужно взять глыбу мрамора и отсечь всё лишнее. В известном изречении примерно столько же смысла, что и в загадке времён моего детства: «Как засунуть слона в холодильник?» Ответ, если кто не помнит, звучал так: «Открыть холодильник, положить слона, закрыть холодильник».
Нетрудно представить, какое выражение лица было у Микеланджело, когда он объяснял зануде: «Ведь это так просто, мой дорогой, нужно только…»
С тех пор как я прочитал эту цитату в какой-то книге по искусству для юношества, я начал представлять себе рисунки, запертые в белых листах. Картины в негрунтованном холсте. Статуи святых в стволе грушевого дерева. Котлеты в поросёнке.
Как у Галчинского:
А как ночь бледнела над лесом,
в ту надбрежную мастерскую
снова мастер входил и резал
руки, души и плоть людскую…
* * *
Мы стучим по клавиатуре. Вбиваем буквы и смотрим, как на экране появляется призрачный Таймс Нью Роман. Когда пишешь таким способом, несложно забыть, как тесно были когда-то связаны типографика и скульптура.
А ведь на протяжении столетий буквы высекали в камне. Отливали в металле. Вырезали из дерева. Потом делали оттиски, вальцевали, закладывали под пресс. Печатали. Прибивали. В слове «печать» и сейчас слышится эта тяжесть.
Современный офсет приучил нас к страницам, гладким, как стекло. Но достаточно взять с полки книгу старше сорока лет и провести пальцем по строчкам. Мы почувствуем, что знаки — объёмные, углублённые, втиснутые в бумагу, наполненные жирной краской. Материальные.
Сегодня это уже только воспоминание. Но если внимательно присмотреться, даже в засечках Таймс Нью Роман можно различить следы римского резца.
* * *
Связь зодчества и буквы показал Генрих Томашевский на плакате к выставке Генри Мура (1959 год).
Надпись «Moore» состоит из белых букв на тёмно-синем фоне. Из-за неправильной формы кажется, что они впопыхах вырезаны из бумаги. Второе «о» больше остальных знаков, у него форма прямоугольника с овальной дыркой посередине. На нём, как на постаменте, стоит полуабстрактная скульптура. Это «Мать и дитя», один из ранних вариантов темы, к которой английский скульптор возвращался всю жизнь. Овал напоминает кулак. Скульптура выглядит так, будто только что покинула сердцевину буквы. Выскочила оттуда, рождённая белым прямоугольником.
Плакат Томашевского — пример гениального использования негативного пространства. Мы не знаем, что здесь объект, а что — фон. Что произведение искусства, а что — мусор, стружка, отход. Всё кажется нужным.
* * *
Швейцарский художник-шрифтовик Адриан Фрутигер писал:
Проблема пространства внутри знака — один из важнейших факторов, квалифицирующих шрифт. Объективный читатель не замечает, какой тонкости требует от наборщика и типографа определение внутрибуквенного и межбуквенного просветов, чтобы образ печатного слова или предложения не мешал чтению.
Межбуквенные просветы Фрутигер сравнивал со скульптурой. Называл их фигурами, определяющими «сущность ритма и стиля шрифта».
Графическое оформление книги — это искусство построения негативного пространства, полей, межстрочных интервалов, пробелов между словами и просветов между буквами. Хорошо скомпонованная надпись — это гармонично соединённые пространства, а не буквы. Озера, заливы и ручьи, соединённые в одну акваторию. Возможно, в этом и состоит дизайнерское искусство — в управлении пустотой.
Что как-то объясняет успехи гельветов. На родине дырявого сыра некоторые вещи должны быть очевидными.
* * *
Петер Цумтор, архитектор из Базеля, описывает свои ощущения:
Существует магия живописи и стихотворения, слов и образов (…). Существует также магия того, что реально, материально, телесно, магия вещей, которые меня окружают, которые я вижу и нюхаю, до которых дотрагиваюсь и которые слушаю. Бывают минуты, когда это волшебство (…) подобно постепенному взрослению души: поначалу его просто не замечаешь.
Великий четверг. Я сижу в длинной галерее суконных рядов. (…) За спиной у меня стена кафе. Людей — ровно столько, сколько должно быть. Цветочный рынок, залитый солнцем. Одиннадцать утра. Фасады на противоположной стороне площади в тени, кажется, будто они выкрашены в приятный голубоватый оттенок. Чудесные звуки…
И так далее, он перечисляет всё по очереди, включая «софу с бархатной спинкой бледно-зелёного цвета». Я задумываюсь, что меня так раздражает в этом фрагменте. Помимо слова «магия» (вне контекста «Гарри Поттера»).
* * *
Хороший дизайн вызывает реакцию: «Вот оно как!»
Дизайн — это решение головоломки. Момент, когда гроссмейстер объявляет мат, Микеланджело извлекает скульптуру из мрамора, а Шелдон Купер ставит знак равенства в последнем уравнении (БУМ!).
Контакт с хорошо спроектированным предметом, зданием или текстом даёт ощущение гармонии. Как у Цумтора: наше негативное пространство чудесно сочетается с негативным пространством стола, кресла, площади. Последняя деталь пазла встала на место.
Архитектура даёт ощущение, что мы находимся на своём месте. А раз так, то мир хорошо организован. Во всех смыслах этого слова.
Что, разумеется, неправда. Мир организован довольно паршиво. Кто-то торопился. Небрежно извлекал вещи из их глыб. Раз за разом вылезал за контуры. Неточно подбирал цвета, как уставший дошкольник, которого пытаются занять раскраской из интернета.
* * *
Вторник неизвестно какой по счету обычной недели. Ни малейшего шанса на солнце в ближайшие полгода. Никаких видов на Швейцарию, галереи, суконные ряды, мраморные столешницы, брусчатку под ногами и «панораму рыночной площади с рядом домов, церковью и памятниками».
Мороз. Кособокий тротуар подставляет ножку. Билетный автомат сжирает десятизлотовую купюру, со скрежетом выдавливает из себя билет, вынуждая покупателя наклониться и с трудом выковыривать сдачу.
Не может быть, чтобы кто-то соорудил такое непреднамеренно. Если только представитель чужой цивилизации — инопланетянин, которого наняли в проектное бюро городского транспорта. Я пытаюсь его вообразить. Судя по расположению экрана, его рост — не больше метра сорока сантиметров, у него очень длинные руки с кривыми когтями, приспособленными для того, чтобы вылущивать мелочь. Судя по всему, он состоит в родстве с инопланетянином, ведающим билетами для оплаты парковки.
Мы не вписываемся в это пространство.
Мы ещё живы.