Правила жизни Андрея Ситника

Я не вожу автомобиль и вообще против машин, потому что родом из Владивостока. Это город, вся экономика которого строится на перепродаже японских авто — и у меня половина семьи с ними работала. Меня тошнит от этого.

Большую часть нерабочего времени я трачу на срачи в сети. Я хочу с этим как-то справиться, но пока не нашёл способ.

Последнее, что я прочитал, — роман «Эхопраксия», продолжение книги «Ложная слепота». Это hard science fiction — научная фантастика, которую пишут учёные. Сюжет такой: люди летят на космическом корабле, чтобы вступить в контакт с инопланетянами. Но написана книга не так, как писали в шестидесятых, а на основе современного представления о науке, взаимоотношениях, агрессивных контактах и военных стратегиях. В ней множество крутых концепций.

Но меня привлекло другое. У меня есть ощущение, что в мощной современной научной фантастике появляется очень тёмный, очень пугающий концепт: она предрекает, что единственный путь, по которому человечество может пойти, — это отказ от человечности в привычной нам форме. Я постоянно вижу это в разных работах, например в романе «Роза и червь». Есть ощущение, что научная фантастика часто предрекает будущее.

Думаю, грядёт какой-то идеологический кризис, с которым может не справиться сложившаяся философская мысль. Может быть, нам даже придётся переосмыслить концепцию сознания — например, отказаться от неё совсем или убрать разделительную черту между животными и людьми. Это будет интересное будущее, но оно пугает.

Я много путешествую. Но путешествия для меня — это не отдых, а точка страдания. Для меня это выход из зоны комфорта, стресс-фактор, который помогает поддерживать разум в тонусе. Поэтому если я куда-то еду, то снимаю жильё на Airbnb, стараюсь жить скромно, живу так минимум две недели. Но это всё равно не считается отдыхом — я продолжаю удалённо работать, и остаётся мало времени на изучение места. А настоящий отдых для меня — это просто провести день, ничего не делая.

Наше сознание — довольно сложная система, которую мозг не хочет поддерживать. Это такая концепция, ментальная модель, философия. Согласно ей, чем более предсказуем мир, тем легче мы можем существовать без принятия сложных решений. И тем меньше у мозга причин держать сознание включённым. Ведь для рутинных действий сознание не нужно, проще отключить его. Оно необходимо, когда мы совершаем сложные, нестандартные действия. Поэтому у меня есть ощущение, что чем больше вокруг меня рутины, тем ниже уровень осознанности, тем примитивнее мне можно быть, чтобы делать всё необходимое. Чем больше хаоса, чем больше необходимости выживать, тем сложнее становится моя психическая жизнь. Я полностью в этом не уверен — это просто моя «религия».

Между iPhone и Android я выбираю Android — из-за увлечения Open Source. А на ноутбуке у меня стоит Linux. Конечно, MacBook местами удобнее. Хотя есть области, в которых Linux лучше — например, тот же Docker работает быстрее, а немодальное переключение раскладок удобнее. Но выбор Linux — это политическое решение. Если я люблю Open Source, то логично, что я и сам должен использовать Open Source.

У меня очень слабая способность к финансовому менеджменту. Но эту ситуацию выравнивает моя жена, которая мне немножко помогает упорядочивать весь этот хаос. Последняя моя странная покупка — техника. Я люблю технику, самые последние модели. Ещё люблю покупать какие-то безумные статуэтки. А вот билеты в бизнес-класс не покупаю — очень хочу, но не могу себе позволить. Моя голубая мечта — летать бизнес-классом.

Я не сова и не жаворонок. Я — аритмик, моё время сна сдвигается каждый день на час. Поэтому иногда я жаворонок, а иногда сова. В зависимости от того, как сдвинулась фаза сна. Благодаря этому мне очень легко сменить свой режим. Если мне надо стать жаворонком, я просто начинаю двигать время вперёд — и не на час, а сразу на два или три. Так за неделю я сдвигаю свой режим. Это удобно — помогает при джетлагах. Правда, есть и свои минусы: из-за постоянных передвижений я часто попадаю в не очень комфортный режим сна.

У меня моногамные отношения, и мне в них комфортнее. Но я рад, что человечество начало обсуждать полигамные отношения, потому что это интересная концепция, которая ставит кучу новых вопросов. Ведь это сложная ситуация, в которой рождаются интересные решения.

Как я всё успеваю? В чём секрет? Всё просто — я ничего не успеваю. Людям кажется: если четыре раза в год ты пишешь, что сделал нечто интересное, то всё это время ты активно работал над проектом. На деле же ты половину времени прокрастинировал в YouTube, а всё остальное время отходил от последствий переезда и немножко работал. На самом деле в день я работаю от 2 до 12 часов. Обычно — 4−6.

Американское общество — весьма специфичное. Оно строится на принципе травли и всегда на нём строилось. Этому способствовали протестантская культура и бинарная политическая система. То, что они травят друг друга и постоянно переписывают историю, у них было всегда. Вот такое государство, такая странная у них там система.

Мы в России не должны бояться феминизма. Советский Союз всегда был в этом плане впереди всех. Россия, как его наследница, на самом деле очень многие вопросы давно решила. Правда, сейчас мы начали отставать. Но нам тоже есть что сказать. Это не то, чего мы должны бояться. Наоборот, мы должны сказать: «А, вы наконец-то пришли к этой концепции. У нас уже давно была идея, что женщины должны работать в IT».

Но приходит американец и заставляет тебя писать про феминизм через американское понимание проблемы, игнорируя опыт других стран, а ты начинаешь беситься из-за него. Хотя ведь в своё время нас боялись из-за этого. Вот, например, Кубрик со своей «Космической одиссеей»: главный герой просто шовинист, американские женщины работают только как обслуживающий персонал. Он встречается с русской делегацией, а её возглавляет женщина-учёный.

То, что защищают американцы, — это не разнообразие. Потому что есть diversity, разнообразие ради политики. Это когда мы берём чёрных женщин на работу. А есть diversity как концепция, когда мы понимаем: если наше общество будет монолитным и будет состоять из членов только одной культуры, американской например, то мы неизбежно будем ошибаться. Нам нужно разнообразие, чтобы всегда был запасной вариант.

Американскую культуру не исправить, не нам им указывать, как им писать и что думать, это их культура. Наша задача — самим жить более правильно, чтобы нас копировали, чтобы говорили: «Блин, американцы переписывают историю, а вот в России всё нормально». И если мы станем так жить, это будет лучшим ответом и реакцией на действия США.