Сергей Есенин в педагогическом училище: «Он учился весело, как бы шутя»

«Я был старше Есенина на три года и узнал его, когда учился уже во втором классе. Появился он в школе с кем-то из родных с деревянным сундучком и постельными принадлежностями (казённое бельё не выдавалось). В школьном общежитии жили ученики разных классов, и койка Есенина оказалась рядом с моей. Близко к нам располагались Павел Жуков и Михаил Уткин. Все мы скоро крепко подружились.

Надо сказать, что к Есенину тянулись многие: был он аккуратным, опрятным и скромным пареньком, но в то же время весёлым, жизнерадостным. Он учился весело, как бы шутя. Даже старшего учителя Евгения Михайловича Хитрова расположил к себе так, что тот ему во многом потворствовал, например чаще других отпускал из общежития в город.

Кажется, с первого дня знакомства я убедился в том, что Есенин очень любил читать книги. Часто он оставался после занятий в классе и сидел в углу с книжкой. Читал и в общежитии, когда товарищи зубрили уроки. Школьная библиотека переставала его удовлетворять, и нередко он звал меня: „Пойдём, Павлуша, в городскую!“ Помню, он брал сочинения классиков, в основном Пушкина, Лермонтова, Некрасова… Приключенческую литературу Сергей не любил.

Иногда после занятий, когда в классе оставались друзья Есенина, он предлагал нам почитать хорошие стихотворения. Мы соглашались. Сергей выходил на середину класса к учительскому столу и взволнованно читал какое-нибудь стихотворение Пушкина или Лермонтова. Читал без жестов, по-школьному. Свои стихи в моём присутствии не читал, и я не знал, что уже тогда он их писал.

Но между тем был случай, когда он на оборотной стороне классной доски написал мелом печатными буквами четверостишие-эпиграмму на учителя географии Николая Михайловича, фамилию которого я, к сожалению, забыл. В тот день я был дежурным по классу. Не успел прочитать стихотворение, как подошёл учитель Хитров и спросил, кто это написал. Я не знал и ничего не мог объяснить. Но, вероятно, ничего обидного в эпиграмме не было, и взыскание я не получил. В тот же день вечером Есенин признался мне, что это он написал четыре стихотворные строчки на „птичку божию“, как мы звали Николая Михайловича. Этот случай не показался необычным, потому что стихи писали многие ученики.

<…>

Конечно, всех нас, учеников, тяготила казённая обстановка в школе: классные занятия с восьми до четырёх часов дня, подготовка уроков вечером под надзором дежурных учителей, а там ещё наши дежурства по классу, на кухне, церковная служба и т. п. Поэтому всегда хотелось вырваться в город, на простор.

Организатором всяких мероприятий в этом роде чаще был Есенин. В зимнее время по воскресеньям в общежитии раздавался его весёлый звонкий голос: „Кто на каток? Пошли!“ И он первый бежал на речку Совку».

Контекст

Эти воспоминания относятся к 1909–1912 годам, в течение которых юный Сергей Есенин был студентом учительской семинарии в маленьком городе Спас-Клепики Рязанской области. Это было среднее профессиональное училище для будущих педагогов начальных школ. Сергею во время учёбы там было 14–16 лет, он поступил туда после окончания простой земской школы в родном селе.

Если в школе Есенин слыл одним из лучших учеников и окончил её с похвальным листом, то в учительской семинарии он вообще не утруждался, к урокам готовился на скорую руку, во время переменок, и, по воспоминаниям его учителя Евгения Михайловича Хитрова, на фоне старательных одноклассников выделялся не в лучшую сторону. Мало того — самых усидчивых «ботаников» Сергей постоянно задирал, доходило и до драк.

Связано было такое поверхностное отношение Есенина к учёбе в учительской семинарии, скорее всего, с двумя причинами. Во-первых, учителем он, как признавался тогдашним знакомым, становиться не собирался и поступил туда исключительно по настоянию родителей. Те гордились школьными успехами сына и хотели, чтобы он, по сравнению с ними, выбился в люди — а сделать это без денег и с сельской школой за плечами проще всего было на учительском поприще.

Во-вторых, мысли Сергея к тому времени были уже вовсю заняты творчеством и страстью к литературе — это был единственный предмет, к которому он там относился с восторгом.

«Он стал особенно усердно заниматься литературой. Занятия его были шире положенной программы. Он много читал. Особенно он любил слушать моё классное чтение, — вспоминал учитель Хитров. — Помню, я читал „Евгения Онегина“, „Бориса Годунова“ и другие произведения в течение нескольких часов, но обязательно все целиком. Ребята очень любили эти чтения. Но, пожалуй, не было у меня такого жадного слушателя, как Есенин. Он впивался в меня глазами, глотал каждое слово. У него первого заблестят от слёз глаза в печальных местах, он первый расхохочется при смешном. Сам я очень любил Пушкина. Пушкиным больше всего занимался с учениками, читал его, разбирал и рекомендовал как лучшего учителя в литературе. Есенин полюбил Пушкина».

Кстати, стихотворчество вовсе не выделяло Сергея среди его товарищей — поэзия была у них очень распространённым увлечением. Все они приносили свои творения на суд учителю, а тот понапрасну не хвалил и порой даже старался поумерить творческий пыл ребят, если видел, что желание есть, а способностей — ноль. Первые стихи Есенина Хитров, кстати, тоже поначалу забраковал. Вспоминал, что те казались ему поверхностными, хотя с рифмами и ритмом тот справлялся неплохо. Но ближе к выпуску из семинарии Хитров всё-таки разглядел у ученика настоящий талант.

Хитров в итоге посоветовал юному поэту ехать в Москву или Петербург и заниматься литературой «под чьим-нибудь хорошим руководством». Тот в свои семнадцать так и сделал, не послушав родителей, которые мечтали, чтобы сын после училища поступил ещё и в учительский институт.

Спустя четыре года после отъезда Есенина Хитров получил от него посылку. Это был напечатанный сборник стихов «Радуница» с дарственной надписью: «Доброму старому учителю Евгению Михайловичу Хитрову от благодарного ученика».

Кстати, несмотря на то, что учёбе в семинарии Есенин уделял не слишком много внимания, окончил он её вполне сносно, даже не в числе заядлых троечников — в основном с четвёрками в аттестате, кроме пения и церковнославянского языка. А вот по поведению у него в аттестате была пятёрка с двумя минусами. И это были «ужас и кошмар», потому что, как иронично вспоминал учитель Хитров, у выпускников учительской семинарии по определению не могло быть другой отметки по поведению, кроме пятёрки. Иной вариант просто не утвердил бы епархиальный учительский совет, которому семинария подчинялась. Есенин единственный из всего выпуска получил эти два кричащих минуса.