Образование
#былое

Как при советской власти вузы росли словно грибы после дождя, а потом исчезали

Был в истории России период, когда вузы открывались так же активно, как ещё недавно в наше время — стартапы. Но, как и стартапы, выжили немногие.

Иллюстрация: Катя Павловская для Skillbox Media

Из этой статьи вы узнаете:


Почему после прихода большевиков возникло много новых вузов

Всплеск открытия новых вузов начался ещё при Временном правительстве. При нём, например, затеяли открытие новых университетов в Иркутске, Ташкенте, Ростове‑на‑Дону. Но настоящий бум высших учебных заведений произошёл уже при советской власти.

В первый же послереволюционный год (в такое трудное время!) в стране открылись 16 университетов, среди них были Нижегородский, Воронежский, Ярославский, Самарский. То есть за год при большевиках появилось больше университетов, чем их было в Российской империи (11). К 1920 году в РСФСР действовало уже 162 вуза (правда, это были не только классические университеты, но и специализированные высшие учебные заведения, такие как педагогические и технические институты). В следующем же учебном году их было уже 278, то есть в три раза больше, чем до революции, потому что тогда насчитывался всего 91 вуз разных типов, в том числе негосударственных.

Новые вузы создавали не только большевики. Например, некоторые университеты открывали бежавшие от Гражданской войны преподаватели и студенты там, где советская власть ещё не успела распространиться. Так появились университеты в Тифлисе (Тбилиси) и Баку. По мере распространения советской власти они перешли под её контроль.

Есть несколько причин, по которым новая власть приветствовала появление новых вузов.

Во-первых, большевики стремились сделать образование массовым. Поэтому демонтаж существовавшей до них системы образования, которая фактически оставалась элитной, и создание массовой школы (в том числе и высшей) стали одними из важнейших задач советского руководства.

Обучение населения чтению и письму в школе деревни Шоркасы Чебоксарского района, 1930-е годы
Фото: Wikimedia Commons

Массовое образование должно было работать и на укрепление советского режима. Дав образование рабочим и крестьянам, большинство которых раньше едва ли умело читать и писать, большевики надеялись получить новую, незнакомую с «буржуазными» ценностями и лояльную власти интеллигенцию.

Во-вторых, университеты должны были создать новые кадры, столь необходимые для ускоренного развития страны. Она остро нуждалась в новых инженерах, врачах, учителях, агрономах, руководителях и учёных, опять же — лояльных к новой власти. Их-то новые вузы и должны были выпускать словно конвейер.

В-третьих, немаловажную роль играл и тот факт, что высшее образование считалось престижным (ведь оно открывало совсем иные карьерные перспективы), а наличие своего университета было престижным для всего города. Многие люди, которые ещё при царе хотели получить высшее образование, не имели такой возможности, а местным властям было не так-то легко добиться открытия университета.

В итоге, получив свободу от административного царского надзора, местные власти округов и даже уездных городов стали основывать у себя вузы. Так появились университеты в Тифлисе, Екатеринославе (город Днепр) и Симферополе. Только в европейской части молодой страны новые вузы появились в 44 городах.

Обе столицы тоже не отставали: там вдобавок к уже существующим появилось ещё по два университета. Например, в Москве на базе бывших Высших женских курсов и частного Народного университета А. Л. Шанявского открылись МГУ-II и МГУ-III. Но это было не создание с нуля, а преобразование уже существовавших негосударственных учебных заведений, которые ранее не считались «настоящими» университетами. А из совсем новых, например, в 1919 году открылась Московская горная академия.

Московская горная академия в 1929 году
Фото: Геологический институт Российской академии наук

Историю основания университета в Ташкенте (Туркестанского народного университета) подробно и живо описал в своих мемуарах «На волнах жизни» активный её участник профессор-астрофизик Всеволод Стратонов. Там процесс был устроен так: местные власти делегировали в Москву комиссию, которая, находясь постоянно в столице, более двух лет формировала преподавательский и управленческий состав будущего университета, закупала инвентарь, а параллельно добивалась (и весьма успешно) поддержки от Наркомпроса и прочих центральных властей.

Это представительство университета продолжало свою работу ещё некоторое время после того, как преподаватели со всем инвентарём четырьмя эшелонами отбыли в Ташкент и приступили к работе — возможно, благодаря этому удалось очень неплохо для того трудного времени наладить деятельность университета в первые годы. Кстати, он открылся в составе восьми факультетов — по тем временам, невероятно масштабный проект.

По воспоминаниям Стратонова, комиссия чуть ли не первым делом заказала разработку дорогого архитектурного проекта здания университета, но в Ташкенте его, конечно, просто положили на полку — на что-что, а на строительство в тех условиях денег не было совсем. Так что разместился университет в зданиях бывшей женской гимназии, бывшего реального училища (с «удобствами» в виде обычных ям во дворе, окружённых зарослями) и даже бывшего кафешантана.

Но описанный пример — сценарий большого успеха, большинству же новоиспечённых вузов гораздо меньше повезло с возможностями.

Как власти осознали, что вузов стало слишком много

Из-за того, что у Наркомпроса первое время не было чёткой схемы управления высшим образованием, новые вузы шли кто в лес, кто по дрова. Одни, как, например, Московская горная академия, следовали авангардным проектам Наркомпроса и вместо факультетов вводили деление на научную, учебную и просветительскую секции. Другие, такие как Казанский политехнический институт, сохраняли практически дореволюционные порядки с факультетами и коллегиальным принципом управления.

Сам Наркомпрос тоже поступал непоследовательно. Так, в сентябре 1922 года ведомство приняло решение о ликвидации Смоленского университета, а уже в следующем месяце передумало.

Но главное, содержание большого числа вузов требовало огромных средств, которых у новой власти в условиях послевоенной разрухи, борьбы с белым движением и интервенцией попросту не было. Поэтому наспех открытые вузы не смогли долго просуществовать и «умирали» естественной смертью, не имея ни нормальной материальной базы, ни возможности платить преподавателям.

Остро встал вопрос с учебными помещениями. Из-за нехватки зданий часто невозможно было нормально организовать учебный процесс. Так, Казанский политехнический институт, хотя и был создан на базе промышленного училища, вынужден был делить помещение с госпиталем, развёрнутым после наступления Колчака, школой и Северо-восточным археологическим институтом. И всё это — при огромном наплыве слушателей!

Здание Казанского политехнического института. С 1930 года он стал именоваться Казанским химико-технологическим институтом (КХТИ) им. А. М. Бутлерова, потом — Казанским химико-технологическим институтом им. С. М. Кирова. Ныне один из корпусов Казанского национального исследовательского технологического университета (КНИТУ)
Фото: Казанский национальный исследовательский технологический университет

В зимнее время учебные помещения зачастую нечем было отапливать. Так, в мае 1920 года ректор уже упомянутого Казанского политеха рапортовал, что вуз не может подготовиться ни к надвигающемуся голоду, ни даже к отопительному сезону.

Добыть книги и необходимое оборудование тоже было крайне трудно. Старые учебники не переиздавали, так как их содержание противоречило духу революции (да и денег на это особо не было), а новых ещё не написали. Но если давно существовавшие вузы имели хотя бы прежние запасы в библиотеках, то новым приходилось добывать дефицитные материалы с нуля.

Профессор-астрофизик Всеволод Стратонов вспоминал, как в 1918 году комиссия, занимавшаяся созданием Туркестанского народного университета, отправившись в Москву, первым делом закупала книги.

«Книга в то время куда-то бесследно исчезала. Покупать её можно было в единственном разрешённом советской властью книжном магазине — „Лавке писателей“. Здесь по преимуществу Александров и приобретал книги, а отчасти и в частных библиотеках», — писал Стратонов.

Но, пожалуй, главной проблемой стала нехватка преподавателей. Их дефицит был связан с тем, что в первые годы советской власти многие представители академической интеллигенции эмигрировали, кто-то примкнул к Белому движению, кто-то вообще не пережил лихие и голодные годы, а нарастить количество способных преподавать учёных за короткий срок невозможно. К слову, аспирантура для подготовки вузовских кадров появилась в СССР только в 1925 году.

Те, кто остался в России, выжил и мог работать, не получали жалованья по несколько месяцев (и это в условиях гиперинфляции), а академический продуктовый паёк был в полтора-два раза меньше рабочего. Доходило до того, что университетские преподаватели, чтобы прокормиться, подрабатывали в порту и ещё где придётся. Неудивительно, что кто-то совсем оставлял основную профессию.

В итоге, по разным данным, количество сотрудников вузов сократилось в полтора-три раза. Даже заведующих кафедрами в университетах не всегда хватало.

Недостающих преподавателей часто замещали «вридасы» — временно исполняющие должность ассистенты, которых набирали из студентов старших курсов.

Кое-где из положения выходили с помощью «вахтовиков» — столичных профессоров, которые ездили в командировки в провинцию в «профессорских» спецвагонах.

Тот же Стратонов писал в мемуарах, что значительная часть московских профессоров, изначально давших согласие работать в новом Туркестанском университете и даже получавших жалованье в тот период, когда университет существовал ещё лишь на бумаге, но не начал занятий, отказались ехать в Ташкент, когда дошло до дела. Пришлось срочно искать им замену из молодёжи. Это сильно разочаровало местные власти и будущих студентов, которые ожидали столичных звёзд.

Все перечисленные проблемы, конечно, касались и старых вузов, но им, имея какую-то базу и костяк коллектива, было проще пережить трудное время, чем едва появившимся.

Со студентами тоже было всё непросто. Пытаясь сделать высшую школу массовой, большевики в августе 1918 года изменили требования к поступающим в вузы. У этого нововведения были положительные стороны. Оно, к примеру, отменяло половой и национальный ценз в отношении абитуриентов, а также объявляло высшее образование бесплатным. Но в целом решение было спорным, так как документ фактически постановил принимать в вузы всех подряд, без вступительных испытаний и независимо от базового уровня образования.

В итоге в вузы в 1918–1920 годах устремились толпы студентов и вольнослушателей, и организовать полноценную учёбу для такого количества людей, большинство из которых попросту не имело нужной для восприятия сложных знаний подготовки, было невозможно.

Эти толпы, конечно, скоро рассеялись сами собой: кто-то забрасывал занятия, потому что ничего не понимал, другим в условиях нищеты, разрухи и Гражданской войны тоже быстро становилось не до образования. Так, в 1925 году доля окончивших вузы составила всего 10% от поступивших.

Но даже при такой скромной доле выпускников довольно быстро оказалось, что их больше, чем нужно стране. Так, в 1923 году в советской прессе стали писать, что из стен вузов выходит слишком много технических специалистов, которые в итоге не могут найти работу.

А годом раньше нарком здравоохранения РСФСР Николай Семашко заявил, что в подготовке медиков высшая школа тоже размахнулась «слишком широко, не учитывая реальные ресурсы». Дело в том, что в первые годы советской власти вузы форсированными темпами принялись готовить медиков для лечения раненных на фронте и борьбы с эпидемией сыпного тифа, но и война, и эпидемия закончились, и такой большой набор студентов стал не нужен.

То, что в СССР избыток техников и медиков, но при этом недостаток педагогов и аграриев, в 1924 году подтвердил на партийном съезде Николай Бухарин. А на совещаниях руководства вузов в 1925 году он открыто заявил о намерении руководства страны «уплотнить» вузовскую сеть.

Советское руководство стремилось подчинить высшее образование нуждам плановой экономики, а с этой точки зрения наличие нескольких вузов с одинаковыми факультетами выглядело как дублирование функций и признак неэффективности системы.

Помимо этого, в Наркомпросе немалое влияние имела идея о том, что в вузах учится только интеллигенция, то есть классовый враг, а потому число «вражеских рассадников» следует сокращать.

Как закрывали лишние вузы

Власть начала избавляться от нерентабельных вузов в 1922/1923 учебном году.

Началось всё с того, что в 1922 году правительство стало переводить финансирование большей части вузов на региональные бюджеты, тоже фактически дырявые. Отказ от и без того скудного финансирования стал катастрофой, так что закрытие университетов, лишившихся господдержки, было лишь вопросом времени. Одни боролись за существование, выбивая деньги по всевозможным инстанциям, и продержались дольше, другие закрылись почти сразу.

Принудительные ликвидации организовывали так: в город приезжала инспекционная группа с заданием закрыть как можно больше вузов. Она начинала проверку, и чаще всего даже не требовалось искать повод слишком долго, ведь, как уже говорилось выше, большинство вузов были плохо оборудованы, не имели квалифицированных кадров и выпускали очень мало специалистов. По итогам поездки чиновники составляли рекомендации к закрытию вуза, которая шла либо к местным властям, либо в Наркомпрос, где уже принимались конкретные меры.

Вот, к примеру, выдержка из отчёта инспекции, обследовавшей Казанский политехнический институт в 1924 году:

«Институт не оправдывает своего назначения, не отвечая требованиям вуза. Обставлен безнадёжно плохо, нет квалифицированного персонала <…> Выставленные дипломные проекты составлены добросовестно, но не реальны по заданию и дают архитектуру старого типа <…>. В результате такой постановки дела в академической среде Казани, по справедливости, относятся с предубеждением к инженерам, выпускаемым институтом. И в шутку называют институт не политехническим, а полутехническим».

Так были закрыты вузы, например, в Смоленске, Ярославле, Самаре, Астрахани. Другие же в то же время не закрывали, а оптимизировали, сливая несколько в один. Так, МГУ-III присоединили к первому МГУ, а также слили в один все три петроградских университета.

Сотрудники Наркомата просвещения РСФСР. В центре — А. В. Луначарский, слева от него — Н. К. Крупская, справа — М. Н. Покровский, начало 1920-х гг.
Фото: Большая российская энциклопедия

Какие-то вузы преобразовывали в учреждения среднего профессионального образования. Например, Казанский политехнический институт в итоге стал техникумом. «Учитывая оборудование КПИ и слабый состав, целесообразнее реорганизовать КПИ в техникум, как вуз он не имеет никаких перспектив», — гласил отчёт ревизионной комиссии. Характерно, что всего пятью годами раньше КПИ был спешно создан как раз на базе техникума. Ещё любопытнее, что спустя несколько лет после «разжалования» назад в техникумы, в 1929 году, он снова стал институтом, а затем был разделён на два: Казанский химико-технологический институт и Институт коммунального строительства. Но это мы уже чуть-чуть забегаем вперёд, туда, где политика властей снова поменялась.

Конечно, закрытие и слияние коснулось не всех новых вузов. Например, без потерь пережили этот период новые университеты в Ташкенте и Баку (первый в 1923 году был переименован из Туркестанского в Среднеазиатский университет, а второй с 1924 года стал называться Азербайджанским государственным университетом). Но надо отметить, что на их работу местные власти изначально выделяли по тем временам немалые средства, кроме того, их создание было организовано системно и весьма основательно, а не стихийно. Первый ректор Туркестанского университета, по воспоминаниям того же Стратонова, ещё и умел выхлопотать различные пожертвования и кредиты. Кроме того, в этих республиках избытка образованных специалистов не наблюдалось, то есть университеты там точно не стали «лишними».

В целом же в результате политики закрытия и слияния вузов их количество сильно сократилось: если в 1922 году их было 248, то в 1925-м осталось 145. После, вплоть до конца 1920-х годов, число вузов оставалось стабильным. Очередной рост начался только с 1928/1929 учебного года.

Освободившихся преподавателей направляли на работу в сохранившиеся вузы. Туда же ехали доучиваться и студенты. Правда, не всем из них выпала такая возможность, потому что одновременно власти начали политику чистки среди слушателей. Избавлялись от политически неблагонадёжных (то есть не имевших правильного пролетарского происхождения) и от отстающих в учёбе.

Первый матросский университет
Фото: Мультимедиа Арт Музей, Москва

Что происходило с вузами СССР дальше

Несмотря на все свои недостатки и перегибы, образовательная политика первых лет правления большевиков всё же приносила плоды. Так, число студентов за первые десять лет советской власти увеличилось втрое — даже несмотря на то, что из поступивших в первые годы мало кто доходил до выпуска. Высшее образование в итоге действительно стало социальным лифтом.

Конечно, не обходилось и без промахов. Например, продолжались не самые удачные эксперименты со структурой вузов. В начале 1930-х годов их стали дробить, пытаясь ввести жёсткую специализацию, как на производстве, и преодолеть якобы существующую «неповоротливость».

Так, гуманитарные факультеты Ленинградского университета выделили в Ленинградский историко-лингвистический институт. Нижегородский университет вообще распался на шесть отдельных институтов. Похожее произошло с рядом других университетов и институтов. Так, Московская горная академия раздробилась на шесть новых институтов, из которых до наших дней дожили Российский государственный геологоразведочный университет имени Серго Орджоникидзе, Российский государственный университет нефти и газа имени И. М. Губкина, Национальный исследовательский технологический университет МИСиС и некоторые региональные (да, бывало, что вузы переводили и в другие регионы).

Доходило до того, что в некоторых вузах оставалось всего по два-три факультета. А общее количество высших учебных заведений из-за такого дробления выросло в три-четыре раза. Если в 1929 году их было 190, то в 1930-м стало уже 579, а в 1932‑м — 832.

Формально разные вузы продолжали пользоваться одними и теми же общими помещениями, но распределяли имущество далеко не всегда по-товарищески. Так, при разделении Воронежского сельскохозяйственного института созданный на его основе Химический институт монополизировал все лабораторные мощности, а Птицеводческому институту достались только восемь скамеек, коридор и общая с Институтом механизации аудитория.

Уже с 1931 года старую структуру вузов начали восстанавливать, но не в полном объёме.

Финансирование образования долгое время оставляло желать лучшего. Например, в 1928 году Анатолий Луначарский сетовал, что на развитие коксовой промышленности было выделено 150 миллионов рублей, хотя своих специалистов в этой области страна не имела, и пришлось привлекать дорогостоящих экспертов из Германии. А можно было, сетовал нарком, потратить всего два миллиона на подготовку собственных специалистов, и вложенные деньги окупились бы намного быстрее.

Тем не менее к концу 1930-х годов СССР уже практически обеспечил себя кадрами с высшим образованием. В том числе и благодаря политике всеобщего начального, а затем и среднего образования. Количество работников интеллектуального труда (специалистов) выросло в три раза. Оно, правда, далеко не всегда переходило в качество. Но даже такой рост для ещё недавно преимущественно безграмотной страны уже был огромным успехом.

Основные источники:

Освойте топовые нейросети за три дня. Бесплатно
Знакомимся с ChatGPT-4, DALLE-3, Midjourney, Stable Diffusion, Gen-2 и нейросетями для создания музыки. Практика в реальном времени. Подробности — по клику.
Узнать больше
Понравилась статья?
Да

Пользуясь нашим сайтом, вы соглашаетесь с тем, что мы используем cookies 🍪

Ссылка скопирована