Как большевики радикально реформировали школу, а потом устали от экспериментов

Из этой статьи вы узнаете:

• как книгу провозгласили «бичом детства», а целью школы стало «всех научить трудиться»;
• как родители оказались недовольны новой концепцией школы и тогда власти отменили родительские комитеты;
• как в школе исчезли привычные предметы и вместо них в расписаниях появилось нечто вроде «арифметика, овца, письмо»;
• почему многие педагоги втихаря преподавали по старинке, рисуя новый порядок лишь в отчётах;
• как в школах ввели проектный и бригадно-лабораторный методы и появилась концепция отмирания школы;
• чем закончились все эти эксперименты.

Как большевики, придя к власти, стали переделывать традиционную школу

Большевики сформулировали принципы своей образовательной политики ещё до революции. Они в основном опирались на идеи Маркса, Энгельса, Ленина, Клары Цеткин, Эдвина Гёрнле и других немецких социал-демократов. Также на коммунистическую концепцию образования (социального воспитания, как говорили сами большевики) повлияли взгляды Льва Толстого, Петра Кропоткина, Константина Вентцеля.

С самого своего прихода к власти коммунистические лидеры действовали в сфере образования самым решительным образом. Только за 1918 год советские декреты в корне изменили дореволюционную школу: полностью отделили её от церкви и запретили преподавание богословия, ввели совместное обучение мальчиков и девочек, отменили оценки, наказания и плату за учёбу. Но самое главное — образование наконец-то официально стало всеобщим и обязательным, хотя и с оговорками.

Проводя реформы, новая власть стремилась избавиться от «старой школы». С одной стороны, для ускоренной индустриализации страны нужно было обеспечить граждан равным средним и профессиональным образованием. С другой, создав единую систему образования (от детского сада до вуза), надо было выковать нового, советского человека, готового строить новый мир.

1920-е годы стали для советской школы временем смелых педагогических экспериментов. При этом многие лидеры Наркомпроса не имели не только педагогического образования и опыта, но и даже высшего образования. Тем не менее они были знакомы с передовыми педагогическими идеями своего времени.

В первую очередь, лидеры коммунистического государства отдавали предпочтение американским концепциям в противовес европейским, которые считали «вырожденческими». Но заимствовали большевики идеи не напрямую, а преобразуя их. Как правило, меняли основу с индивидуалистской на коллективистскую. То есть использовали методологию, а идеологию при этом меняли.

Советская единая трудовая школа: никаких книжек, в основе — труд

При создании новой школы большевистские лидеры рассматривали разные проекты. Были среди них и очень смелые. Например, один предполагал создание школы-коммуны, где объединялось обучение и промышленное производство.

Согласно проекту, учиться в таких заведениях нужно было каждый день (пять дней труда и два — на экскурсии, доклады и так далее) без выходных и каникул. При этом никаких учебников — книга вообще провозглашалась «бичом детства». Такое учебное заведение, по задумке, должно было обслуживать и обеспечивать себя самостоятельно.

Доктрину образования будущего советское руководство создало быстро. Уже в 1918 году ВЦИК принял концепцию единой трудовой школы. Она была изложена в декретах: «Основные принципы единой трудовой школы» и «Положение о единой трудовой школе РСФСР».

Концепцию разрабатывали советские педагоги под руководством видных деятелей партии: Анатолия Луначарского, Надежды Крупской и Пантелеймона Лепешинского. Основана она была, в первую очередь, на идеях «школы труда» американского педагога Джона Дьюи, щедро сдобренных большевистской идеологией.

Соответственно, учебный процесс кардинально изменился. Был создан отдельный предмет — трудовое воспитание, на который выделили солидное количество учебных часов. Ученики младших классов во время таких занятий осваивали ремёсла, а старших — приобщались к работе на предприятиях и в колхозах. Каждая школа, согласно декрету №812, должна была завести приусадебный участок.

По словам Луначарского, новая школа не могла, да и не должна была, как средние учебные заведения прошлого, растить интеллигентов. Цель советского образования нарком обозначал так: «Всех научить трудиться».

Много времени на занятиях уделялось физическому и эстетическому воспитанию — спорту, гимнастике, играм, танцам, музыке, пению, рисованию, лепке. В число учебных методов вошли экскурсии, прогулки, зарисовки, моделирование. Важное место занимал принцип самостоятельности: ребёнок должен был сам обогащать свой опыт.

Классы, которые раньше набирали по возрасту, заменили на группы по уровню подготовки. Ученики в основном в образцово-показательных школах, а также школах-интернатах получили право на самоуправление и создание школьных советов. Без одобрения совета, к примеру, нельзя было наказать провинившегося ученика. Такой уровень свободы детей по меркам дореволюционной школы (а именно из неё происходило большинство учителей раннего СССР) был сопоставим с полной анархией.

Читайте также:

«Царь отрёкся, уроков не будет»: воспоминания бывшей гимназистки про 1917 год

Домашние задания и экзамены в трудовой школе отменили. Также педагоги должны были учитывать региональные особенности при сборе учебного материала.

За что трудовую школу невзлюбили родители

Первые педагогические преобразования большевиков столкнулись с большими трудностями.

Так, отказ от преподавания Закона Божьего вызвал широкое и упорное сопротивление, особенно в среде крестьян. Как вспоминала Надежда Крупская, достаточно было появиться слухам о том, что богословие могут изъять из учебной программы, — и родители не пускали детей учиться, заявляя, что такие школы им не нужны. Родительские комитеты в городах тоже выражали недовольство. Во многом поэтому советская власть их ликвидировала. От компромисса — сделать Закон Божий факультативом — большевики категорически отказались.

Вместо родительских комитетов за образованием стали следить «представители трудового населения». Их избирали через партийные коллективы и женотделы. Но на деле представители, среди которых практически никогда не было родителей, совершенно не интересовались делами школ, и «пролетарский контроль» провалился.

Внедрение трудового принципа тоже шло негладко. Преподаватели чаще всего не понимали, как его реализовать. В итоге трудовое обучение сводилось к тому, что школьники должны были в промежутках между уроками, по выражению Крупской, «быть на побегушках». Они мели полы, мыли посуду, таскали дрова и даже разгружали вагоны.

Кроме того, страна переживала очень сложный период: вслед за Первой мировой началась Гражданская война, разразился голод в Поволжье, распространилась повальная беспризорность. Многие дети вообще не имели возможности учиться. В таких условиях наладить даже привычное обучение было трудно, а совершенно новое — тем более. Поэтому во многом постановления ВЦИКа носили чисто декларативный характер, а трудовой принцип действительно применялся только в отдельных образцово-показательных учреждениях.

Поспешная и при этом радикальная реформа образования обернулась неудачей. Старая школа оказалась разрушенной, а никакой новой и тем более идеальной на её месте построить не получилось. Этот недостаток советская власть стремилась сгладить, хотя бы увеличив количество учащихся (что в целом ей удалось), но не качество их знаний. Луначарский в итоге писал: «…чему-нибудь учить, и то будет хорошо…»

Схемы ГУСа, или Как в СССР пытались развивать межпредметное обучение

Как ни странно, но, проводя радикальные преобразования в средней школе, советское руководство первое время не регулировало предметное содержание школьного обучения. Единых образовательных стандартов попросту не было. Так, составленные в 1920 году Наркомпросом программы и учебные планы были примерными и носили рекомендательный характер. Согласно им, в школах следовало изучать русский язык, литературу, математику, естествознание, физику, химию, историю на основе диалектического материализма и политическую экономию по Марксу.

Но в 1921 году научно-педагогическая секция Государственного учёного совета (ГУС) Наркомпроса во главе с Надеждой Крупской взялась, наконец, систематизировать обучение в средней школе. И тоже — экспериментально. За основу секция взяла не предметное, а комплексное построение школьных программ.

Такой принцип построения обучения был упомянут ещё в программных документах 1918 года. Суть его тогда объяснялась так: соединить учебные предметы в «как бы детскую энциклопедию».

К концу 1922 года на основе комплексного принципа составили программу для школ первой ступени, то есть начальной, а в 1923 году — для полной семилетней. Они получили название «схемы ГУСа» и фактически отменяли разделение на предметы. Вместо отдельных дисциплин вводились комплексы — темы из разных предметов, объединяющиеся вокруг одного явления. Можно сказать, в советских школах вводился межпредметный подход.

Сами комплексы делились на три раздела: «Природа и человек», «Труд», «Общество». Так, в четвёртом классе этим разделам соответствовали следующие темы:

• «География России и других стран. Жизнь человеческого тела».
• «Государственное хозяйство РСФСР и других стран».
• «Государственный строй России и других стран. Картинки прошлого человечества».

Некоторые комплексные темы были приурочены к сезону, местным особенностям или советским реалиям. Например, «Начало весенних работ» или «Первое мая — международный праздник трудящихся».

При изучении комплекса учитель должен был отбирать только тот материал, который с ним связан. На освоение каждой комплексной темы отводилось определённое время.

Согласно схемам ГУСа, школа, как и раньше, должна была научить детей ценить труд. Учитель должен был руководствоваться принципом «От ребёнка к миру, от мира к ребёнку», то есть ориентироваться на личность ученика.

Конечно, значительное место уделялось идеологическому воспитанию — ученикам следовало понимать задачи советской современности, проникнуться ими и быть готовыми их решать. В качестве отдельного предмета вводилась политграмота.

Лет с 10–12 школы должны были прививать детям материалистическое понимание мира и марксистское мировоззрение. Последнее, согласно Михаилу Покровскому, должно было занять место религии и насаждаться схожими методами. Например, яркими праздниками, оставляющими след в душе ребёнка.

С 1918-го и вплоть до 1934 года школьники не изучали историю как отдельный предмет, она стала частью обществоведения, которое также включило в себя элементы политэкономии, экономической географии, экономической политики, советского права и истории социализма. В межпредметной концепции ГУСа фрагментарные знания об истории давали как «картинки из прошлого». В обществоведении прошлое изучалось лишь как иллюстрация развития классовой борьбы, предварявшей Октябрьскую революцию.

Похожие методы использовались и при изучении литературы. Так, Крупская предлагала связывать жизнь героев русских классиков с современностью. Например, после прочтения повести Гоголя «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» надо было написать сочинение, сравнить жизни рабочего и «тунеядствующего мелкого местного обывателя». Только так, считала Крупская, ученики смогут понять произведения, написанные в основном выходцами из «господствующих классов».

Читайте также:

От новаторства до лженауки и извращения: взлёт и крушение педологии в советских школах

Почему комплексный подход не взлетел

На первый взгляд, комплексный подход приблизил школьное образование к реальной жизни. Но на деле он не давал системного усвоения знаний, школьники получали лишь фрагментарные представления о мире.

В результате, как пишет Е. М. Балашов в статье «Политика в области школьного, профессионально-технического и среднего специального образования, 1917–1941 годы», дети не могли нормально освоить самые простые базовые навыки, которые им должны были дать школы первой ступени, — письмо, чтение, счёт.

Связи между различными науками и разделами внутри предметных комплексов зачастую были притянутыми за уши. При этом и сами темы порой не соответствовали возрасту школьников. Например, первоклассникам предлагалось следить за заболеваемостью в семье.

Низкий уровень базовых знаний у школьников не позволял вести преподавание на основе межпредметных связей и в старших классах.

Тот факт, что новые программы не обеспечивают должный уровень подготовки, вынуждены были признать делегаты Первого всесоюзного съезда учителей, состоявшегося в 1925 году, и Луначарский. «Учитель ломает голову над программой ГУСа, а дети в это время растут неграмотными», — резюмировал он. Даже самые ярые сторонники программ ГУСа стали признавать, что реализовать их не удалось. О неприспособленности схем возрасту учащихся говорил даже ЦК ВКП(б). В Наркомпросе осознали, что нужно что-то менять.

Кроме того, большинство учителей не умели работать с комплексным методом. Они попросту не успевали освоить со школьниками всю схему. Поэтому многие педагоги на самом деле преподавали как раньше, посвящая комплексным темам лишь несколько занятий в конце года и составляя два учебных плана — реальный для себя и «правильный» для отчётности. Школы же ограничивались формальными отписками в духе «работаем по схемам ГУСа», но что там конкретно делали, никто толком не проверял.

Недовольными новой программой оказались и родители. С 1925 года они стали жаловаться, что дети стали хуже считать, читать и писать, и требовали сначала обучить школьников этим навыкам.

В учебных программах 1925 года вернули разделение на предметы. Тем не менее учителя всё равно должны были опираться на общую для всех схем комплексную тематику. Однако и такой подход в советском образовании не задержался. Уже в 1926 году Наркомпрос значительно расширил самостоятельность учителей-предметников. А в следующем году наряду с перечнем комплексных тем ведомство составило перечень конкретных знаний по грамматике, орфографии и арифметике, которыми должен был обладать ученик.

Кстати, с политическим воспитанием школьников дела тоже шли не гладко. Политическую грамоту учителя преподавали в основном кто в лес, кто по дрова, да и в целом относились к ней формально, порой и вовсе игнорировали. Например, согласно сводке по губерниям 1924 года, в провинции такие занятия практически не велись.

В итоге для преподавания политграмоты приходилось привлекать студентов-коммунистов старших курсов или комсомольцев либо вовсе переносить обществоведческие занятия в специальные кружки.

Как в школах ввели проектный и бригадно-лабораторный методы

Провалы Наркомпроса в первые послереволюционные годы не прошли бесследно. В 1929 году власти развернули волну критики в адрес ведомства в прессе. Это была подготовка к масштабным перестановкам — большая часть высших руководителей Наркомпроса покинула свои посты. В том числе и его руководитель Анатолий Луначарский.

Смещение наркома привело к тому, что в стране начала активно распространяться теория «отмирания школы» Виктора Шульгина и принявшей его идеи Марии Крупениной.

Шульгин в свои 28 лет возглавил Институт методов школьной работы, исследовал взаимоотношения школы и социальной среды, условия формирования личности и её ценностей. Он считал, что традиционная школа отмирает, а её функции берёт на себя социальная среда. Поэтому он настаивал на том, что необходимо обратиться к переходной модели школы — «школе-производству» и «школе-колхозу». В его проектах ребёнок со школьной скамьи готовился к специализации, а образование сливалось с производством.

Свои педагогические взгляды Шульгин продвигал с 1920-х годов, но сначала против его идей активно выступал Луначарский и не давал им хода. Когда же нарком покинул пост, теория «отмирания» обрела популярность и в Наркомпросе.

Теперь обучение в новой школе должно было строиться на основе метода проектов. Согласно ему, школьники должны были обучаться самостоятельно. Сам метод был известен давно, но в СССР его модифицировали в соответствии с советскими реалиями: школьники выполняли проект в коллективе, а не индивидуально. Так родился бригадно-лабораторный метод обучения.

Фактически он предполагал отказ от классно-урочной системы. Вместо того чтобы, сидя за партами, слушать учителя, ученики теперь выполняли задания по проектам. В ходе их подготовки школьникам нужно было провести несколько наблюдений и опытов, таким образом соединяя теоретические знания сразу с практикой.

В «классе-лаборатории» учитель давал детям задание раз в неделю. Вообще предполагалось, что педагог в проектной системе играет роль наблюдателя и консультанта. Большие проекты, например «весенне-летние работы», делились на более мелкие: «организуем уход за скотом», «вырастим семена» и так далее.

Для совместного выполнения проектов школьники чаще всего распределялись по бригадам — это были объединения учащихся разного или, наоборот, равного уровня знаний под руководством назначенного бригадира.

При этом учитель не должен был оценивать работу каждого ученика в отдельности, только бригады в целом. Межбригадная конкуренция, по задумке, должна была стимулировать детей учиться лучше.

Первые комплексно-проектные программы для школ первой ступени утвердили в 1929–1931 годах. Они были призваны «в корне исправить допущенные ошибки и искривления, приведшие к омертвлению комплексной системы». Применялся метод и в некоторых школах второй ступени, особенно — опытно-показательных.

Однако проектный и бригадно-лабораторный методы также оказались не лишены недостатков. Сказались материальные и технические трудности. Ученикам не хватало пособий и книг для самостоятельной работы, а учителям в перегруженных школах — времени.

Кроме того, педагоги, опять же, оказались не готовы к применению новаторских методов: они не имели достаточно опыта руководства самостоятельной работой школьников. В итоге обучение либо становилось фактически бесконтрольным, либо, наоборот, сводилось к работе «под диктовку».

Но самое главное, бригадно-лабораторный и проектный методы формировали очень узкий круг знаний и навыков — только те, что требовались на фабриках, заводах, в колхозах и мастерских. Ведь от идеи трудового обучения советское руководство не отказалось. В итоге страдал уровень общеобразовательной подготовки учащихся.