«Ни одно занятие не выдерживает полного замыкания на себе». Интервью с Ариной Журавлевой

Арина Журавлева — арт-директор журнала о кино издательства «Сеанс» (2021–2025), арт-директор благотворительного фонда «Антон тут рядом», художница.

Мы поговорили с Ариной не обо всём, в чём существует её дизайн и её искусство, но о некоторых вещах, местах и людях.

О работе

— Откуда в вас страсть к мультидисциплинарности? Почему вы не выбрали быть узким специалистом?

— Это не стратегия, это способ остаться живой в профессии, не превратиться в функцию. Один язык истощается, другой его питает.

Повторяя одни и те же действия, ты теряешь не только интерес, но и зрение. В работе дизайнера и художника важно уметь отойти на шаг, создать дистанцию между собой и материалом.

И потом я начинаю тосковать, если слишком долго нахожусь внутри одной дисциплины, даже самой любимой. Ни одно занятие не выдерживает полного замыкания на себе.

— Вы были у истоков «Антон тут рядом». Что в развитии этого дела вас поразило больше всего и что для вас оказалось приятно, тепло неожиданным?

— Способ думать у студентов, с которыми получилось подружиться. То, что я могу учиться у них, это самое ценное.

В первые дни работы в фонде мне снилось, что я слышу других через толщу воды. Наверное, восприятие калибровалось. Нет никаких гарантий, что тебя слышат, и ты гарантировать ничего не можешь — что ты понял другого человека.

Это больно, но и приятно, никто не может заглянуть туда, куда нельзя.

— Дизайн для благотворительной сферы, вероятно, забирает весь эмоциональный и ментальный ресурс. Что их восстанавливает?

— Вот вообще нет!

Люба Аркус придумала центр «Антон тут рядом» как место, где происходит важное между людьми. Мне кажется, я бы не смогла работать в благотворительном фонде, где хорошие люди помогают людям несчастным. Я не считаю себя хорошим человеком — я считаю себя человеком сложным, и мне нравится работать вместе со сложными людьми с аутизмом — наравне.

На дни, когда нет сил, я оставляю задачи типа внесения корректуры. Я ничего не могу, но править запятые я могу. Или обрабатывать фотографии. В нормальном состоянии я не трогаю эти вещи, они лежат и ждут, пока я устану.

А быстрее всего восстановиться мне помогает вождение. Я выбираю какую-нибудь машину и еду за ней, чтобы не думать, куда мне надо. Иногда люди начинают напрягаться, правда, тогда я выбираю другую.

— Чем вы недовольны в своей работе?

Недовольна, что иногда устаю настолько, что перестаю бороться за лучшее решение. Компромисс — это ужасно.

— Вы-художник и вы-дизайнер живёте по расписанию? Вы разделяете эти работы и эти роли?

— Нет, не разделяю, это просто два режима одной чувствительности. В одном больше конструкции, в другом — больше распада, но материал один и тот же.

Но мне тревожно без расписания. Я не могу вести ежедневник, потому что тогда мне приходится просматривать и сделанные дела тоже. Так что я пришла к системе, когда на каждый день есть свой стикер, и в конце дня я выбрасываю зачёркнутые дела. Правда, иногда кот Карась съедает часть плана на день.

Об инструментах

— Что вам помогает переводить кино в журналы?

— Думать монтажно. Я не иллюстрирую фильм, а режиссирую его заново — в типографике, ритме, разрезе бумаги, пустотах. Это тоже кино, просто на другом носителе.

Надо позволить бумаге и типографике заговорить на том же уровне сложности.

— Что вы делаете сначала — обложку или конкретные статьи внутри журнала? У вас есть своя система в работе над макетом нового выпуска?

— Сначала я пытаюсь понять, что такое этот журнал. Где у него кость, где уязвимость, где воздух.

У меня нет жёсткой системы, но мне нравится начинать с того, что я хорошо понимаю. Обычно я делаю журнал месяц-два, а потом за два дня переделываю абсолютно всё.

Когда известны все входящие, есть возможность расставить акценты, убрать повторы, выделить что-то большое, снизить явления помельче. Обложку делаю всегда в конце, она должна быть итогом.

— В ваших фотографиях мультиэкспозиция частый приём. Что она создаёт?

— На сайте старые фотографии — сейчас я так уже не делаю.

Конечно, мультиэкспозиция разрушает линейность времени. Можно быть в нескольких моментах сразу. И важно не столько наслоение форм, сколько утечка времени, сон. Но мне кажется, я уже нашла другие способы это показывать.

Хороший кадр не закрывает вопрос, он вибрирует, не определённый до конца. В этом смысле, например, цифровое изображение очень раздражает своей чёткостью: ты видишь всё слишком ясно — а значит, слишком быстро.

О контексте

— Что вашей работе даёт Петербург? Какое ваше любимое место в этом городе?

— В Петербурге легко быть невидимым, и это роскошь.

Любимые места — Петроградская сторона и Финляндский вокзал.

— С каким человеком, жившим в последние 1000 лет, вы бы хотели поговорить?

— Ох. Я не очень хотела бы разговаривать с людьми, которые на меня как-то повлияли. Всё, что хотели и могли, они уже написали/сняли/спели.

Ну если только напиться? Я бы напилась со Шпаликовым.

Читайте также:

Разговор с Эль Лисицким о дизайне и искусстве через 105 лет

— Зачем дизайнеру (не художнику — дизайнеру) поэзия?

— Поэзия учит точности. Если переставить слова местами, всё рухнет.

— Почему вы любите кино?

— Как его не любить. Лучший момент — когда в зале медленно гаснет свет. Похоже на эвтаназию: ты добровольно отказываешься от своей жизни на два часа и перемещаешься куда-то туда.

— Зачем нужна литература о кино и журнал о кино?

— Кино быстро застывает, его закатывают в постер, в ретроспективу. Текст возвращает в него сомнение, трещину.