Былое: как студент Герцен выгнал из университета неугодного профессора
Отрывок из «Былого и дум» о скандальном эпизоде из студенческой жизни первой половины XIX века.
Изображение: Алексей Збруев, «Портрет Александра Герцена», 1830-е гг. / Государственный исторический музей / Ольга Скворцова / Skillbox Media
«Малов был глупый, грубый и необразованный профессор в политическом отделении. Студенты презирали его, смеялись над ним.
— Сколько у вас профессоров в отделении? — спросил как-то попечитель у студента в политической аудитории.
— Без Малова девять, — отвечал студент.
Вот этот-то профессор, которого надобно было вычесть для того, чтоб осталось девять, стал больше и больше делать дерзостей студентам; студенты решились прогнать его из аудитории. Сговорившись, они прислали в наше отделение двух парламентёров, приглашая меня прийти с вспомогательным войском. Я тотчас объявил клич идти войной на Малова, несколько человек пошли со мной; когда мы пришли в политическую аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
У всех студентов на лицах был написан один страх, ну, как он в этот день не сделает никакого грубого замечания. Страх этот скоро прошёл. Через край полная аудитория была непокойна и издавала глухой, сдавленный гул. Малов сделал какое-то замечание, началось шарканье.
— Вы выражаете ваши мысли, как лошади, ногами, — заметил Малов, воображавший, вероятно, что лошади думают галопом и рысью, и буря поднялась — свист, шиканье, крик: „Вон его, вон его, pereat“. Малов, бледный как полотно, сделал отчаянное усилие овладеть шумом и не мог; студенты вскочили на лавки. Малов тихо сошёл с кафедры и, съёжившись, стал пробираться к дверям; аудитория — за ним, его проводили по университетскому двору на улицу и бросили вслед за ним его калоши. Последнее обстоятельство было важно, на улице дело получило совсем иной характер; но будто есть на свете молодые люди 17–18 лет, которые думают об этом.
Университетский совет перепугался и убедил попечителя представить дело оконченным и для того виновных или так кого-нибудь посадить в карцер. Это было неглупо. Легко может быть, что в противном случае государь прислал бы флигель-адъютанта, который для получения креста сделал бы из этого дела заговор, восстание, бунт и предложил бы всех отправить на каторжную работу, а государь помиловал бы в солдаты. Видя, что порок наказан и нравственность торжествует, государь ограничился тем, что высочайше соизволил утвердить волю студентов и отставил профессора. Мы Малова прогнали до университетских ворот, а он его выгнал за ворота. Vae victis с Николаем; но на этот раз не нам пенять на него».
Источник: А. И. Герцен, «Былое и думы».
Контекст
Александр Иванович Герцен в 1829 году поступил в Московский университет на физико-математический факультет. Ему было 17 лет. Уже тогда он увлёкся идеями общественных свобод, и вокруг него и его друга Николая Огарёва сложился кружок студентов, интересовавшихся социальными преобразованиями. Это происходило в начале эпохи правления Николая I, который, отлично помня восстание декабристов, ужесточил внутреннюю политику и в том числе усилил надзор за студенчеством. Университет в глазах императора, как писал Герцен, был «рассадником разврата».
В 1831 году Герцен стал одним из зачинщиком так называемой маловской истории, описанной в приведённом отрывке.
Михаил Яковлевич Малов был профессором Московского университета, преподавал право и историю российского законодательства. Имел среди студентов дурную славу грубияна.
После того как студенты публично выгнали его с лекции, попечитель университета убедил Малова уйти в отставку — так эта история стала одной из первых маленьких побед зарождавшегося студенческого движения.
Зачинщики бунта против неугодного профессора поплатились легко: Герцен и ещё несколько человек провели неделю в университетском карцере. Дело в том, что за нарушение правил, а также за проступки, совершённые за пределами вуза, университетское начальство могло привлекать студентов к такой суровой мере ответственности, как арест. Хуже было только исключение из университета.
Карцер находился прямо на территории университета — в подвале, срок заключения там по правилам того времени не превышал двух недель.
Герцен вспоминал, что они с товарищами в карцере не слишком-то страдали. Хотя официально их велено было содержать на хлебе и воде, по ночам им через солдата-охранника передавали сыр, дичь, сигары и вино с ликёром: «Солдат сердился, ворчал, брал двугривенные и носил припасы». Иногда к ночным пирушкам благодаря пособничеству того же охранника присоединялись и друзья с воли, а днём арестанты отсыпались.
Герцен даже отказался покидать карцер, когда явившийся инспектор собирался освободить его на пару дней раньше, чем его соседей по камере.
«Это предложение показалось мне обидным, и я спросил инспектора, могу ли остаться; он отступил на шаг, посмотрел на меня с тем грозно грациозным видом, с которым в балетах цари и герои пляшут гнев, и, сказавши: „Сидите, пожалуй“, — вышел вон. За последнюю выходку досталось мне дома больше, нежели за всю историю», — вспоминал он.
Инцидент с профессором сделал Герцена ещё более популярным в университете: «С этого времени я в аудитории пользовался величайшей симпатией. Сперва я слыл за хорошего студента; после маловской истории сделался, как известная гоголевская дама, хороший студент во всех отношениях».
Кстати, великому Лобачевскому тоже в студенческие годы довелось посидеть в карцере, правда, за проступки совсем иного рода — за то, что в качестве пиротехнического опыта запустил ракету во дворе университета, и за посещение маскарадов (студентам это запрещалось).